Нелюбимая

Пролог.

Он снова не приехал домой. За окном уже зияла глубокая ночь и я прекрасно знала, что его задержала далеко не работа или какое-нибудь внеочередное важное совещание. Наверняка уже где-то затерялся среди бесконечной вереницы из элитных ночных клубов и баров с завлекательными неоновыми вывесками. Непременно наутро я снова увижу на воротнике его смятой белоснежной рубашки следы чужой женской помады. Снова встречу взгляд полный боли, раскаянья и гордой ледяной злости. Вряд ли он мне хоть что-то скажет. Просто уйдет спать в отдельную комнату. Потом засядет допоздна за работой в кабинете, а очередной рассвет встретит с недокуренной сигаретой, зажатой между пальцами.

Мы перестали разговаривать друг с другом, даже взглядами встречались через раз. Он ненавидит меня. Я чувствовала эту ненависть, догадывалась о ней, понимала ее природу. Мне было больно оттого, что я превратила нашу жизнь в руины. Такую глупую ошибку я вряд ли когда-либо смогу себе простить. Какие бы разногласия между мной и Германом ни возникали раньше, я никогда не хотела сознательно ему навредить. Не хотела заставлять его страдать. Злилась, это правда, но, чтобы сделать ему больно — нет.

Всё внутри меня переломилось с приходом беременности. Я будто бы очнулась от затяжного болезненного сна и трезво посмотрела в лицо реальности. Ни одна влюблённость или мимолетная слабость не стоили того, чтобы ребенок жил и взрослел без матери. И теперь я это поняла, правда, слишком поздно.

Родители консультировались с разными высококвалифицированными адвокатами, но никто ничем помочь мне не сможет. Одни либо находились под влиянием Германа, другие твердили, что в составленном контракте отсутствовал пункт, связанный с притязаниями матери на ребенка. В любом случае даже без наличия этого контракта в наших семьях всегда было принято, чтобы ребенок оставался с отцом. Такова традиция, потому что ребенок — это наследник и инвестиция. Может быть, именно поэтому многие женщины у нас никогда и не стремились к разводу.

Никакого другого выхода, кроме как подчиниться воли Германа, у меня не осталось. Но такое решение было сродни гибели. Сердце больно сжималось лишь от одной мысли, что моего ребенка отнимут. Заберут, как только я дам ему жизнь. Горькое ощущение, что я всего лишь стала разменной монетой в интересах родителей и собственной неопытности, сводило с ума. Мне было страшно, но я понимала, что сейчас совсем не время опускать руки. Необходимо что-то сделать, исправить ситуацию. А возможно ли это? Как говорится, разбитую чашу не склеишь.

Я тихо прошла мимо приоткрытой двери, что вела в кабинет Германа. Он, как обычно, сидел на кожаном диване, между тонкими изящными пальцами снова тлела сигарета, лицо спряталось в ладонях, а локти вжались в колени. Вся поза моего мужа молча кричала о его бессилии, усталости и отчаянье.

— Уходи, — услышала я задушенное и злое. — Уходи, я тебе сказал! — Герман поднял на меня взгляд своих воспаленных красных глаз.

А я застыла на одном месте как идиотка, даже пошевелить кончиками пальцев не смогла. Муж резко встал с дивана, подошел ближе и с такой силой захлопнул дверь прямо у меня перед лицом, что даже неприятный легкий ветерок коснулся кожи. Я всё испортила…