Нем

Нем

Сейчас я могу с уверенностью сказать, что мне стало лучше. Какое-то время назад я чувствовал, что готов расстаться с собственной жизнью. Прошу не судить меня строго.

Я всегда много размышлял. Конечно, большую часть времени мысли мои были пусты и крутились вокруг одних и тех же предметов. В детстве из-за любви к раздумьям я почти не выходил на улицу. Меня мало интересовала какая-либо деятельность. Я почти ни с кем не общался. В школе меня сторонились. В университете тоже. Во взрослую жизнь я вступил одиноким и стеснительным. И если ранее мне удавалось сводить контакты с людьми к минимуму, то со смертью всех близких, с которыми меня связывали родственные узы, в круг моих знакомств пришлось волей-неволей впустить абсолютно посторонних мне людей.

Склонность к излишнему раздумью до последних лет не была для меня какой-либо проблемой. Я довольно любознателен, и окружающий мир представляет для меня интерес. Что меня отталкивало от людей, так это ложь и пошлость в их словах и рассуждениях. Кажется, на свою беду я в интеллектуальном развитии обогнал своих сверстников. Вещи, которые меня интересовали, всегда находились за пределами тех вещей, которыми ограничивались окружающие. Я вовсе не считаю себя исключительным: те, кто скажут, что мои рассуждения не отличаются даже малейшей оригинальностью, а то и вовсе лишены практической пользы, будут абсолютно правы. Я никогда не был практиком. Я никогда не имел серьезных амбиций. Обвините меня в отсутствии целеустремленности и слабоволии – вы будете правы! До двадцати лет я спрашивал себя, почему я стал таким, каково мое место в этой жизни? Ответы, кажется, были разбросаны вокруг, нужно лишь решиться один раз и заняться чем-то стоящим. Однако я уяснил для себя всю фальшивость счастья, атрибуты которого навязывают нам каждый день – по телевизору, в рекламе, в фильмах, в песнях, в чем угодно. Нигде не находил я ответа, что же такое подлинное счастье – индивидуальное для каждого человека, несомненно, — и что нужно сделать, чтобы достичь его. Никто, конечно, не удивится, если я скажу, что тщательным образом перелопатил философские труды, чтобы найти ответ.

Чтение благотворно повлияло на мой ум. Мой словарный запас значительно увеличился, и это позволило мне яснее мыслить и четче формулировать идеи, которые я хотел выразить. И вот тогда я столкнулся с подлинной катастрофой.

О чем бы я ни думал и ни говорил, всё казалось мне ложью и банальностью. Я приходил в ужас и падал без сил, когда многодневные рассуждения о каком-либо предмете увенчивались совершенно логичными, ясными выводами, но в итоге я узнавал, что не был первопроходцем – все эти выводы и постулаты уже давно кто-нибудь да приводил! Я увидел, что человеческое бытие замкнуто, как петля Мёбиуса, и мы всё повторяем, и повторяем, и повторяем – изо дня в день, из поколения в поколение – одно и то же! Форма наших рассуждений, выводов или деятельности может меняться, но суть, глубинная суть существования миллионов и миллиардов – всегда оставалась одна на протяжении всей человеческой истории. В этой цикличности я увидел не просто тупик и тщету – я увидел самую настоящую пустоту. Ее бескрайность ввергла меня в непередаваемое уныние.

Мне приходилось говорить с людьми. Нехотя я устраивался на работу, работал и старался быть как все, чтобы понять – может, я ушел не в том направлении? может, счастье всё же не в высоких материях, не в тех облаках, в которых я так долго пребывал? Но из человеческих уст я слышал только ложь, ложь – и пошлость. Я невольно возненавидел людей и проникся к ним постыдным презрением. Слова о «делах», о «насущных проблемах», но хуже всего – сплетни, сплетни, обывательские мечты о квартирах, детях, машинах, любовницах, сексе, славе, деньгах… Господи, моя голова раскалывалась от пустой болтовни. И в разговоре с людьми я врал, всегда врал – беззастенчиво, безрассудно…

В моем рту копилась грязь, ее становилось тем больше, чем больше я общался. Меня спрашивали, нравится ли мне эта девушка, в этом откровенном наряде, и мой рот растягивался сам в улыбке и с языка слетали слова: «Она чудесна». Шапочный знакомый признавался мне в своих потаенных терзаниях - пустяках! совершенных пустяках! – и я отвечал ему: «Мне очень жаль». Меня тошнило от лжи. Слова, произносимые мной, приносили мне только боль.

Я старался обзавестись знакомыми, которые если не разделяли моих взглядов, то хотя бы задавались теми же вопросами, что и я. Мне повезло встретить интересных, мыслящих людей. Конечно, немного, но я надеялся, что в разговорах с ними мне удастся отыскать истину.

Увы, это не помогло. Мое мировоззрение лишь становилось пессимистичнее. Даже мудрейшие, чей опыт и знания превосходили мои многократно, плутали впотьмах. И банальности, произносимые ими, были тем ужаснее, чем с большим жаром они их доказывали.

Моя жизнь превратилась в кошмарный сон. О чем бы я ни думал, о чем бы ни говорил, я не мог выйти за рамки своих ограниченных познаний. И сколько бы я их ни расширял, тьма незнания всё также окутывала меня.

Я отказался от общения с людьми. Нашел удаленную работу и зажил отшельником на окраине, где почти ни с кем не сталкивался. И первое время мне вполне удавалось хранить молчание.  Но это прекратилось внезапно: в один день я заметил, что разговариваю сам с собой. Погружаясь глубоко в свои мысли, я начинал говорить, говорить, говорить. Я не сразу это обнаружил. Однажды, что-то отвлекло меня от размышлений, я обернулся и понял, что заканчиваю некую фразу – обрывок мыслей, в которых пребывал только что. Я старался затем следить за собой и молчать, но от этого напряжения не мог сконцентрироваться на волновавших меня темах. Как только я переставал следить, мой рот начинал говорить.