Немые

6

Телега свернула, доползла по переулку до главной улицы. Долго ехали по ней, потом свернули на просторную, плохо освещенную дорогу. Поворот – покатились вниз, и вовсе в кромешную темноту. От фонаря, подвешенного впереди к телеге, тут не было много пользы.

Всадники стали переговариваться.

– Вся шея затекла, твою мать, пока там висел… Все руки поободрал.

– Да хватит ныть, место как место. Разжиться нечем, разве что, – это шепелявый, тот, что говорил со Свиридовым.

– Сто лет там не был и еще столько не буду. Еще кварталом эту жопу зовут… Не понять, что там и где, и фонари кругом. Или свет, или дерьмо. Надо же было такое выбрать для хаты.

– Так я вас там и не ждал, – откликнулся Червинский.

– А то бы, поди, уж и ковер раскатал?

Червинский хмыкнул. Когда проехали мимо ярко освещенного кострами отдельного здания, он заговорил снова:

– Местный трактир.

– Ага. «Муська», – откликнулся тот же словоохотливый сопровождающий, что жаловался на неудобства.

Куликов не заблуждался насчет компании. Однако другие спутники не проявляли беспокойства. Свиридов продолжал щелкать семечки, которые доставал из кармана. Червинский извлек из-за пазухи флягу. Сделал большой глоток, протянул Куликову. Тот покачал головой.

– Да пей уж… Вон ночь какая холодная.

Поддавшись, сыщик отпил. Водка.

Свиридов громко фыркнул, но промолчал.

– А и мне дай? – всадник протянул руку, обмотанную тряпьем.

Телегу резко тряхнуло, кляча споткнулась и встала.

– Ах вы, суки! А ну убирайте! – заорал правивший незнакомец.

– Что-то бросили на дорогу – вдруг какие гости заплутают, – объяснил Червинский. – Так можно за ними не гоняться.

– А, это вы… – разочарованно протянули из темноты.

Несколько человек вышли в свет фонаря и оттащили в сторону кусок дерева.

Двинулись дальше.

– Почти приехали, – оповестил всадник.

После очередного поворота темнота, к которой глаза уже успели привыкнуть, отступила. Одинокий дом – большой прямоугольник – освещал улицу распахнутым окном. Оттуда слышались смех и пьяные голоса.

Телега подъехала ближе и остановилась.

– Пойдем, – предложил Червинский.

– Что происходит? В каком убийстве меня обвиняют? – сходя с телеги вслед за Свиридовым, Куликов не смог сдержать терзавший вопрос.

– Не сейчас…

За тяжелой дверью начинался маленький коридор: не больше пары шагов что в длину, что в ширину. Пахло деревом и табаком.

Пока заходили, Куликов по полицейской привычке разглядывал сопровождавших. Тот, что был за главного, худой, костистый. Давно не стриженная голова седа до единого волоса. Взгляд тяжелый, но Куликова он обшаривал недолго – куда больше задержался на Свиридове. Другой – настоящий великан – он нагнулся, проходя в высокую дверь, до косяка которой Куликов не дотянулся бы и пальцами вытянутой руки. Лицо укрывало тряпье, виднелись только яркие голубые глаза. Тот, что правил повозкой, по росту был вровень с Куликовым. Длинный нос каплей нависал над губами, лоб пересекал бурый шрам. Очень маленький человек – Куликов решил, что это ребенок, но ошибся – молча ехал с другой стороны от повозки. Зайдя, он стянул тряпки. Благодаря крупным длинным зубам походил на коня.  Разговорчивый оказался крепок и русоволос. На щеке, показавшейся из-под лохмотьев, была темная родинка величиной с монету.

– Чего так на меня пялишься, а?

Седой указал в широкий дверной проем справа. Зашли.

Просторный зал полон, и почти все пьяны. Ближе к окну – большой деревянный стол, за которым пили и играли в карты человек десять, в том числе еще один исполин – заросший, черный. Настоящий медведь. Наверное, это и был главарь.

Куликова неожиданно сильно толкнули в спину – он упал плашмя, разбив нос. Во рту стало металлически-солено.

– Алекс!

Из-за стола поднялся, широко ухмыляясь, вовсе не великан. Довольно высокий, крепкий, смуглый – похож на цыгана. Слипшиеся волосы, поделенные на пробор, до плеч, правая рука на перевязи. Не уродлив, но лицо отталкивающее, неприятное, злое.

– Ого! Кто к нам пожаловал!

В общем гуле раздались одобрительные выкрики.

Куликов поднялся на ноги, вытирая ладонью нос.

– Ну, дай-ка на тебя поглядеть.

Черный, пошатнувшись – и он был пьян, да сильно – подошел и теперь обходил вокруг, рассматривая гостя.

Он давно не брился. Ухмылка открывала неровные белые зубы. Глаза особенно неприятны: мутные, черные, налитые кровью так, что белки стали ярко-красными. Треугольные брови приподняты, как видно, в знак любопытства. Куликов непроизвольно отметил, что левая щека оцарапана, в расстегнутом вороте черной рубахи – свежие ссадины, а на руке, не скрытой бинтом – синяки и порезы.