Неодобренный почин

Неодобренный почин

На северо-западе Подмосковья, среди живописных холмов и полей раскинулось старинное село Мошкино.

Места у нас просто на загляденье. Возвышенности, поросшие хвойным и смешанным лесом, за поворотом внезапно сменяется угловатыми неровными полями, которые в свою очередь, выгнувшись дугой, устремляются вверх, превращаясь в небольшие горки, и затем неожиданно спадают вниз, переходя в извилистую пойму речки Проньки с заливными лугами. Не зря этот живописный уголок с незапамятных времен облюбовали многочисленные московские дачники. Правда, в последние пятнадцать лет окрестные земли активно скупили столичные владельцы дорогих коттеджей, заборов высоких понастроили, что несколько испортило пейзаж, да и село наше из-за строительства этого, почти слилось с ближайшим городишком Хоньково.

Коренные жители села, коих с каждым годом, увы, становиться все меньше, заняты в основном в коммунальном секторе и сфере обслуживания, немного еще трудятся, в чудо как сохранившимся сельском хозяйстве, выраженном в кооперативе, что в девяностых слепили на месте некогда богатого совхоза, да занимаются по строительному делу, и еще хлопочат на своих небогатых подворьях.

Стояли теплые деньки середины июня. Сельский пастух дед Егор сидел на пригорке покрытым густой наливающейся спелостью травой, подстелив свою телогрейку под то самое место, которым он соприкасался с природой. Он что-то увлечено читал, изредка бросая взгляд вниз, на поляну. С пригорка отчетливо просматривалась вдалеке березовая роща, неровное вспаханное поле, и речька Пронька, убегающая за поворот оврага. А внизу под пригорком, на переднем плане, хорошо была видна зеленая поляна с пасущимся на ней стадом.

- Здорово дед! – услышал он знакомый голос, раздавшийся откуда то позади него.

- А, это ты Прохор! - обернувшись к нему, сказал дед Егор, - и тебе, Здравствовать - не хворать! Как сам? Как Любаня? - спросил его дед

- Да все в порядке, я тружусь день и ночь, Люба по дому хлопочет, пироги стряпает, отвечает Прохор. - Чего ты такое читаешь дед? Интересная, небось книга, коль ты так увлекся, что даже не слышал, как я к тебе подкрался? Детектив что ль?

- Нет, – отвечает дед показывая книгу. – Вот, труд господина Ульянова-Ленина изучаю, в сарае откопал, - «Империализм, как высшая стадия капитализма» называется. Про загнивание паразитического капитализма значит. Половину не понятно, мудрено слишком, но главный смысл все же уловил.

- Да ты что дед? Никак опять коммунистической идеологией увлекся? Иль революцию какую задумал в селе устроить?

- Ну, революцию не революцию, а кое-какой общественно – экономический переворот и нам бы не помешал! – говорит дед, - а то вон до чего дошли с порядками этими. Тарифы на электричество подняли, газ подняли, квартплата снова, здорова, с этого месяца вверх поползла! Такими темпами, мы помрем на пути к светлому будущему, не доковыляем! Вот ты послушай, что пишет по этому поводу вождь мирового пролетариата: «Концентрация банковского дела и образование банковских монополий привели к превращению банков из посредников во всесильных монополистов денежного рынка».

Так оно и есть! Моно...поли…Черт, не выговоришь! Короче, все как у нас! Вот, например, Михаил, Ольги парикмахерши муж. Пришел он значит, в банк кредит взять на ремонт дома. Дали ему кредит. Только при этом бумагу подписали – договор. А что в том договоре он, понятное дело, толком не разузнал, и подмахнул его не глядя. А черед три месяца настала пора долги платить. Выплатил часть. Не всю, что положено, не хватило целиком. Через какое- то время посчитали, так почти как было долга, так и осталось. Все на проценты ушло. Стали разбираться. Ольга в банк пошла ругаться. А ей в банке той и говорят, что договор надо было внимательнее читать. Она давай договор этот смотреть, а там мелким таким шрифтом написано, что и куда плюсуется, значит, и что из чего вычитается, если во время не всю часть выплатить. Михаил конечно по пьяному делу, когда подписывал, прочесть такую шрифту никак не мог. До сих пор одни только проценты и платят. Про отсутствие свободной конкуренции, я уже и не говорю…

Над лесом в чистом безоблачном небе сияло солнце. В воздухе кружила молодая мошкара. Было ощущение полной гармонии. Коровы не спеша жевали свежую траву, бык Стоян оплодотворял корову Машку, сторожевая дворняга Буран лизала себе под хвостом, а дед Егор, пуская в синее июньское небо сигаретный дым, полу – лежа на телогрейке, объяснял своими словами Прохору сущность кризиса капитализма в эпоху главенства монополий.

- Да, – протянул Прохор. - И что же ты старый такое задумал?

- Что задумал? А вот завтра на сходе я сообщение по этому поводу сделаю. Вот, тогда и узнаете, что я задумал! – отвечает ему дед Егор, хитро щурясь своим косым глазом.

В один из таких погожих июньских деньков, освободившись от городских забот, приехал я в Мошкино. Два года тому назад я купил себе здесь небольшой домик, чтобы черпать вдохновение для писательских трудов моих на лоне природы.

Получилось так, что из всех моих соседей по улице, большее всего подружился я с Прохором и женой его, Любой, которые оба работали на железной дороге, на станции. Хорошая у них семья - двое ребятишек, большой новый дом, красивый ухоженный яблоневый сад.

Подходя к нашему магазину «Суперлавке», что на перекрестке центральных улиц нашего села, я с удивлением обнаружил, что он закрыт за большой амбарный замок. Странно, подумал я, вроде, обеда еще нет, а магазин не работает. Никого из жителей села ни у магазина и ни на центральной улице тоже не было видно. Свернув к своему дому, на улицу примыкающую к центральной, я встретил доярку Веронику, куда - то сильно торопящуюся.