Непреклонный (книга 2)

Пролог

Марина Агекян

НЕПРЕКЛОННЫЙ

Пролог

Неужели, это конец? Таким он должен быть?

На этом всё заканчивается? Или это начало? Возможно, новое начало последнего конца. Последнее слово в последней главе.

Нет.

Это действительно начало конца. И первое слово в последней главе. Где ничего не может начаться, лишь только затухнуть, замереть и остановиться.

Зачахнуть.

Слабые, почти напуганные лучи уходящего солнца скрылись за горизонтом, без сожаления покинув мрачную, ничем не освещенную обитель, которая погрузилась в абсолютный мрак. Внутри не горел даже камин, отчего холод пробрался в комнату, заморозив окна так, что витиеватые узоры причудливо красовались на высоких стеклах. Отблеск последних лучей отразился на хрустальном бокале, который незаметно, почти лениво приподнялся, словно в прощальном жесте, паря в воздухе.

Мужчина, расслабленно сидящий в глубоком кресле, отсалютовал безучастному к земной жизни безликому солнцу, которое унесло с собой тепло и свет, ради которого и служило крошечным обитателям этой планеты. Мужчине, как и солнцу, было глубоко безразлично существование людей, населявших планету. Людишки, которые не были нужны солнцу. Наоборот, именно люди нуждались в нем, возлагая на светило большие надежды. Но солнце, как и мужчина, знало, что ничего не должно. Никому ничего не обязано.

Холодные янтарные глаза блеснули в темноте ночи, ленивая, саркастическая улыбка искривила тонко очерченные губы. Мужчине, как и солнцу, было наплевать на всё происходящее вокруг. Он лишь стремился как можно скорее осушить бокал, влить в себя очередную порцию отменного бредни, которое должно было сделать то, ради чего его и выпивали: опьянить и усыпить на время измученный, искромсанный разум.

Холодный зимний вечер дыхнул ему в лицо, приятной прохладой пройдясь по разгоряченной коже. Ему не нужно тепло солнца, чтобы согреться. Мужчине не нужен свет, чтобы видеть мерзкую грань уродливой, безжалостной жизни. Вот уже шесть лет он презирал жизнь, отыгрываясь на ней, как только мог, чтобы она поскорее обрушила на его голову своё неумолимое, заключительное мщение, но почему-то она оттягивала долгожданный момент, с искусным коварством продолжая в ответ отыгрываться на нем всевозможными способами, не доводя дело до конца.

Губы мужчины снова искривились в саркастической усмешке, давая жизни понять, что он непременно одержит победу. Он был уверен в этом, как и в том, что ровно через двенадцать часов вновь взойдет солнце.

Конец должен быть близко. В этом уже не было сомнений.

Но с недавних пор стало совершенно невозможно игнорировать то, что он должен был совершить. Довести до конца. Это стремление преследовало его, сжигало душу, отравляло каждый миг существования и заставляло дышать, даже когда не было больше сил открывать рот. Подобно железной руке провидения, его вело нечто поистине чудовищное. То, что он боготворил. К чему стремился всем своим сознанием, телом и душой. Он обязан был это сделать, если не ради себя, то ради того обещания, которое он дал, проснувшись однажды утром. Обещание, которое не мог нарушить. Обещание, которое привело его к этому дню. К этому месту.

К этому дыханию.

Вот почему конец не осмеливался приблизиться к нему. Всё это время конец постыдно, а возможно даже запуганно сжимался в дальнем углу и пристально взирал на того, кто должен был сделать последний шаг к нему. Чтобы конец принял его. Чтобы опутал своими зловеще-стальными сетями и увлек в самую глубокую пучину, туда, где ему было самое место. Где не будет ничего, кроме зияющего, насмешливого, долгожданного… нет, не покоя, потому что мужчине не требовался покой. Это будет блаженное оцепенение, за которым последует расплата. И оттуда он больше никогда не вернётся.

Да, к этому мужчина, сидевший в холодной пустой комнате, был готов. Он желал устремиться к этой пустоте. Устремиться к концу. Он ждал этого слишком долго. Он так тщательно к этому готовился. Сделал поистине невероятное, то, что не удавалось сделать никому. Пробравшись в самые задворки своего сознания, подобно монотонному и мучительному блужданию на чердаке в поисках нужной вещицы, он отыскал и извлек оттуда именно то, что должен был приблизить долгожданный конце. Приблизить неизбежное. То, чего он с такой жаждой и нетерпением ждал, что приветствовал, вновь наполняя коньячный бокал. Кому снова салютовал. За кого опустошил очередной графин дорогого бренди.

Обжигая, жидкость проникала в него словно яд, но, разумеется, не имела над ним долгую власть, ведь утром все мучительно-блаженные воздействия бренди вмиг испарятся, оставив его в холодных объятиях трезвого рассудка и невыносимой реальности.

Мужчина снова скривил губы. Он приветствовал забвение, в которое совсем скоро погрузится. Забытье, которое на время прогонит мысли и воспоминания. Все его чувства. А завтра всё это повториться вновь. Он снова будет сидеть тут, вливать в себя бренди и праздновать. Да, это он умел – праздновать приближение конца. Всю жизнь, сколько он себя помнил, мужчина умел приближать только конец. Неважно, чего или для кого. Неизбежность происходящего стала пророчеством, молитвой, выжженной у него на голове. Этому не мог бы воспрепятствовать никто. Этого не мог бы изменить даже сам Господь Бог!

Никто не смог бы с таким виртуозным мастерством приближать конец заката, конец главы, конец истории… конец любого дыхания. Конец жизни. А он мог. К чему бы ни прикасался, конец беспощадно настигал глупца, решившего потягаться с ним в искусстве.