Непростительное

*Пушинка восьмая, непростительная

Эта женщина опять была здесь. Стояла в первых рядах, держа перед собой за плечи хмурого мальчика лет семи с такими кругами под глазами, что казалось, их нарисовал какой-то злой шутник. Не может у ребёнка быть такого заморённого лица. Ребёнок должен играть, носиться и смеяться, а не стоять в первом ряду с таким лицом.
Четыре утра. Ещё темно, но приближение рассвета уже ощущается, люди чаще переминаются с ноги на ногу, им не терпится уже поскорее домой, в тепло, к горячему чаю или чему покрепче. Особенно не терпится тем, кто честно соблюдал пост — прийти домой и наконец нажраться освящённого сала с освящёнными крашеными яйцами, закусить сладкими пасками, исконный рецепт которых давно затерялся в веках, как и исконное значение великого праздника. 
Отец Андрей в который раз прошёл мимо этой женщины, стараясь на подавать вида, что выделяет её из общей паствы. В очередной раз удивился тому, с каким жестким выражением лица она вдыхает дым от кадила. Трудные подростки с таким лицом затягиваются дешевой сигаретой, морщатся, но всё равно затягиваются ещё раз — неприятно, противно, но так положено по законам жанра. Тяжелая юность, проблемы с родителями и две пачки отравы в день, чтобы сидеть в одиночестве, предаваясь мыслям о том, что жизнь дерьмо, прикрывать глаза, давясь горьким дымом и чувствуя, как сожженная грязь въедается в тело и душу. Самоистязание и самонаказание. 
За что себя наказывает эта женщина? За кого она всегда ставит три свечи — две за здравие и одну за упокой? 
Служба шла своим чередом, отец Андрей выполнял свою работу не то чтобы с удовольствием, но с осознанием причастности к чему-то великому и всемогущему, как, впрочем, и всегда. Он пошёл в духовную семинарию не сгоряча, не поддавшись влиянию, не под давлением религиозной семьи. Он пошёл туда после долгих размышлений и с твёрдой уверенностью, что делает всё правильно, что нашёл свою судьбу и будет следовать ей до конца. Вера у него была уже тогда, крепкая и ровная, дающая силы не сдаваться и помогающая нести добро. 
Завтра ему исполнится тридцать три. Завтра он купит маленький тортик и пойдёт к маме, пить чай и с улыбкой слушать о временах не столь далёких, но уже забытых. А сегодня...
- Батюшка, благослови ребёночка.
...а сегодня он в сотый раз благословит мальчика с кругами под глазами. И выслушает рассказ суровой женщины о том, как ребёнок бесконечно не вылезает из больничных и как ей тяжело одной.
Женщина вышла из храма, по всем правилам поклонилась и перекрестилась, отвесила подзатыльник сыну, недостаточно низко склонившему голову, и пошла по дороге к городу, что-то наставительно высказывая угрюмо молчащему ребёнку.
- Помоги ей, отче, - прошептал отец Андрей. - Дай ей сил, и здоровья её ребёнку.
Храм постепенно опустел. Живущая при церкви вдова и её сын быстро навели порядок, высыпали деньги из ящичков для пожертвований, унесли рясу чистить. Отец Андрей неспеша прошёлся вдоль стены с образами, заглянул в невыразимо грустные глаза Христа, пошёл в свою каморку. Стал у окна, рассматривая молодую девушку в яркой курточке, сидящую на лавке в саду. Она никогда не ходит на службу, но частенько сидит вот так, в дальнем углу сада, а потом уходит.  Один раз он подошёл к ней, присел рядом, спросил, почему не заходит в храм, неужели боится? Девочка улыбнулась и пожала плечами: «Я не особенно верующая, если честно. Просто здесь очень хорошо... и колокола слышно. Мне нравится.» Батюшка улыбался каждый раз, когда вспоминал о ней. 
Но сегодня что-то было не так. Он присмотрелся, стараясь понять, что его насторожило. Напряжённая поза девочки? Слишком лёгкая одежда? То, что колокола давно отзвонили, а она всё ещё не ушла?
Он перепоясал рясу, набросил пальто и решительно вышел в сад.
- Христос воскрес, - он остановился перед ней, пытаясь заглянуть в лицо, но девушка опустила голову, закрывшись длинными волосами. - Можно присесть?
- Здравствуйте. Садитесь, конечно, - она отодвинулась на самый краешек лавки, глубже засунула ладони подмышки. Отец Андрей опустился на другой край, поёрзал, вздохнул:
- Холодно сегодня. Зато солнце как играет, а? Радугой! - Девушка не оторвала взгляда от своих ботинок. - Ну посмотри, ведь играет!
- Угу, - девочка на секунду подняла глаза, прищурилась на небо, опять опустила. Но он успел заметить.
- Где это ты так ударилась? - он потянулся убрать волосы с её лица, но девушка уклонилась, прикрыла синяк ладонью:
- Упала.
- Нехорошо врать, - пожурил он. - Ударил кто-то?
Тишина. Красная от холода ладонь плотнее прижимается к свежему синяку. 
- Иногда господь посылает людям испытания, чтобы закалить их веру, - медленно произнёс отец Андрей, - их нужно принимать со смирением и благодарностью, отвечая добром...
- И подставляя левую щёку, да? - злобно вскрикнула девочка, наконец развернулась к нему лицом и обожгла взглядом. - Глупая рабская религия, придуманная для того, чтобы плебеи сидели тихо и не рыпались, пока хозяева жизни давили из них последние соки! Я не верю ни одному слову книжки, которую переписывали сотни раз, каждый раз перевирая соответственно эпохе и правительству! Я не верю в бога, который послал мне эту сволочь! Куда он смотрел, всевидящий и всемогущий?!
Отец Андрей молча слушал её крики, потом её всхлипы, потом тихий срывающийся шёпот. Потом долго гладил по голове рыдающую у него на груди девочку. А руки тряслись от злости. От дикой, первобытной ярости, желания разорвать на части то существо, которое потеряло право называться ближним, как только замахнулось на ребёнка. А за то, что было потом, гореть ему в аду тысячи тысяч лет, и всё равно не искупить своего греха. Ей четырнадцать лет. Ей ещё рано переставать улыбаться. 
- Вы только не говорите никому, пожалуйста, - она вытирает лицо, но слёзы продолжают литься. - Никому, а то он меня убьёт.
- Ты ходила в милицию?
- Нет, вы что? Да что они ему сделают — он такая шишка! - она всхлипнула, закусила губу. - Он сказал, что может купить в нашем городе кого угодно, и даже если человека убьёт — никто ничего не станет делать. Ему тут все должны, каждый у него на крючке... на него мама работает. А я... только один раз к ней зашла, а он меня увидел, - она опять задохнулась рыданиями, кусая пальцы. - Никому не говорите, никому.
- Не скажу. Давай будем считать, что ты мне исповедалась, я никогда ничего не расскажу, это божий закон. И после исповеди отпущу тебе грехи и благословлю, тебе полегчает, вот увидишь. После хорошей исповеди люди, бывает, от страшных болезней излечиваются, - она удивлённо подняла глаза. - Да, было. Помню, когда-то привели в храм бабку, почти принесли, два часа её исповедовал. Зато она на глазах похорошела, как молодая на выходе кланялась...
Он говорил и говорил, вспоминал истории знакомых и учителей, с теплом в душе наблюдая, как девушка успокаивается и даже начинает улыбаться. Как она неумело, в первый раз в жизни, крестится. Как уходит домой, почти не горбясь. Смотрел ей вслед и сжимал кулаки, сдерживая в груди дикий крик. Кусая губы и шепча:
- Где ты был, боже? Куда ты смотрел? Как ты это позволил?!
- Я не позволял.
Отец Андрей резко обернулся, хватаясь за сердце, бледнея до синевы. На том же месте, где только что сидела заплаканная девочка, хмурил брови молодой мужчина. И у него были очень, очень грустные глаза. 
- Христос? - прохрипел Андрей, пытаясь выдавить из себя что-то громче шёпота.
- Не похож? - чуть улыбнулся мужчина, провёл рукой по коротким русым волосам, поправил воротник свитера. - Мир меняется, Андрей. И я должен меняться.
Батюшка молчал, тараща глаза на собеседника и находя всё больше сходства с Казанской божьей матерью. Только у той глаза мудрые и милостивые, а у него... грустные, очень грустные. И какие-то жестоко разочарованные. 
- Где я был? Я везде. И я действительно всё вижу, абсолютно всё. Все дела, все желания, все потаённые мысли. Но я ничего не могу сделать, - он сжал губы в тонкую линию, отвёл взгляд от бледного лица не смеющего моргнуть Андрея. - Всё что я мог сделать, было сделано с сотворением мира, - он развёл руками, очерчивая сад и всё вокруг, включая дрожащего Андрея. - Я не кашевар, чтобы отмерять каждому его долю! Счастье или беду люди имеют по своей воле. Я дал свободу выбора, самое ценное и самое опасное, что мог дать! Свободу! Право действовать и отвечать за свои поступки. - Он пристально посмотрел на играющее короной солнце, не щурясь, задумчиво и разочарованно. - Я объяснил людям, что хорошо и что плохо. Просто объяснил, доступно — не убивай, не предавай, не кради! И будет всё хорошо. Люби ближних, прощай обиды, помогай, если можешь. И будет счастье. Будет здоровье, будут радовать дети, будет легко на душе. Уже после меня, ученики написали подробно, гору наставлений и указаний, как нужно жить, чтобы всё было хорошо... А люди выучили ритуал, как поклониться, как помолиться, как свечку поставить, тфу! - он сжал кулаки, сунул руки в карманы потёртой джинсовой куртки, помолчал.
Отец Андрей сглотнул и несмело подал голос:
- А ребёнок-то чем виноват? Невинная душа ведь...
- Дети страдают за родителей, - вздохнул Христос, - а родители только со временем понимают, за что им это... если вообще понимают. Зато дети, потом, когда у них появляются собственные, не повторяют ошибок своих родителей, они понимают.
- Жестокая наука...
- А как иначе? То, что огонь опасен, человек узнает через то,  что он причиняет боль. Иначе непонятно. И чтобы не было ожогов, достаточно не совать руки в костёр. И всё. Но люди скорее обвинят кого-то в своих ожогах, чем признают, что сами виноваты. Или прочитают стишок «боже, помоги» и с чистой совестью полезут в пламя. А потом удивятся — почему больно?
Он нахмурился ещё сильнее, нахохлился, как воробей, вздохнул:
- Ну давай, спрашивай. Я же всё знаю, не робей.
- За что страдает та женщина? И её ребёнок?
- За гордыню. За предательство. Много за что. Она выжила из дома мужа, замучив его постоянными подозрениями в измене. А подозрение — это почти предательство, они всё-таки клялись у алтаря, венчались... Потом выжила из дома старшего сына, парень был очень похож на отца и она перенесла на него всё своё недовольство мужем. Сын еле дотерпел до шестнадцати, сбежал в другой город. Живёт на стипендию и работает ночами, лишь бы не приезжать к ней и не просить у неё денег. А она постоянно о нём думает, - Христос вздохнул, пожал плечами, - даже молится, по расписанию, дважды в день. Но постоянно представляет, как его выгонят из училища и он приедет к ней, без денег, без диплома, но с беременной женой. Мечтает, как будет смотреть на него с жалостью, постоянно повторять «я же говорила» и устроится на вторую работу, чтобы всех их обеспечивать. Чтобы можно было строить из себя великомученицу и рассказывать всем соседкам, какая она молодец и какие они все неблагодарные.
Андрей молчал. Было так стыдно, как будто это он лично виноват во всех прегрешениях человечества. Прошептал:
- А с младшим сыном что?
- На младшего она направила все силы, тратит на него все свои деньги, экономя на себе. Хочет, чтобы он стал именно таким идеальным сыном, которого она не смогла воспитать из старшего.
- И что в этом плохого?
- То, что со временем она его за это возненавидит, - Андрей непонимающе нахмурился, Христос хмыкнул. - Стать великомученицей — её самоцель. Знаешь, люди говорят, если третий муж бьёт морду, значит проблема в морде. Она не учится на ошибках, младший сын в свои семь лет уже живёт с постоянным чувством вины за то, что она живёт для него. А она ему постоянно об этом напоминает, чтобы видел, чтобы знал, как она ради него мучается, а он живёт как барин.
- Что с ним будет?
- Да ничего, - он пожал плечами, - нормальный вырастет мальчик, разве что будет избегать слишком решительных и громогласных женщин, так оно ему только на пользу. Он будет счастлив. А если и будет страдать, то только за свои ошибки.
- И сбежит от неё в шестнадцать лет? - пробормотал Андрей.
- Если она ничего не изменит в своей жизни, - он кивнул, сцепил пальцы в замок, улыбнулся батюшке. - А о себе ничего не хочешь спросить?
- Хочу, - сказал Андрей и замолчал. Что? Что спросить у частицы бога, решившей прийти на землю? На что будет не страшно получить ответ?
- В чём виновата эта девочка?
- Иногда испытания достаются и невинным людям, - глаза Христа погрустнели ещё сильнее, он посмотрел прямо в глаза Андрея, покачал головой, - не бойся. Такие события компенсируются равносильной удачей в будущем. Может быть, она встретит хорошего мужчину и будет с ним счастлива. Может, чудом избежит крупных неприятностей. С хорошими людьми случаются хорошие вещи, Андрей. А если случается плохое — значит нужно это пережить, извлечь урок и стать мудрее и сильнее. А тому, кто виноват, это аукнется, поверь. Но не потому, что Бог накажет, нет. Бог не лезет в дела людей.
- А молитвы? Ведь они же помогают... - сказал и прикусил язык, так грустно, чуть насмешливо посмотрел на него Христос.
- Молитвы... они помогают отрешиться от суеты, расслабиться, переосмыслить. Их запросто можно заменить медитацией или прослушиванием определённой музыки. Но только, знаешь, тогда, когда я диктовал молитвы ученикам, люди не умели записывать звук. Даже бумага не у всех была, а запомнить последовательность слов и научить другого — запросто. Слова — не номер телефона, по которому тебя слушает всевышний. Он вообще ничего и никого не слушает, - мужчина выпрямился, на лице появилось жесткое выражение. - Он смотрит на людей и ужасается, во что вы себя превратили, - он резко поднялся с лавки, взглянул Андрею в глаза. - Так что можешь больше ни о чём его не просить. Он не поможет. Всё, что людям нужно, они должны сделать сами. Оттуда, - он ткнул пальцем в небо и произнёс ещё жестче, - никто не придёт подтирать им сопли. Взрослые уже, пора отвечать за свои поступки.
Он повернулся спиной и быстро пошёл вглубь сада, истаивая на глазах. Отец Андрей молча просидел на лавке ещё несколько часов.
А потом встал и пошёл прямиком в милицию. Оставить безнаказанным поступок недочеловека, обидевшего четырнадцатилетнюю девочку, он не мог, будь тот хоть самой крутой шишкой в городе. Ещё вчера он бы этого не сделал. Ещё вчера он погрустил бы, позлился, может быть, выпил. А потом помолился бы за её здоровье и попросил бога наказать виновного. Сегодня всё будет по-другому. Раз уж небесный отец не в силах защитить своих детей от них же самих, нужно что-то делать самому. 
***
Участкового на месте не было — праздник, у телефона сидел один дежурный, лениво клацая что-то на компьютере. При виде отца Андрея он поднялся, поздоровался, предложил сесть и изложить суть дела. «Не узнал» про себя подумал Андрей, не спеша прикасаться к ручке и бумаге.
- Дело у меня такое, что писать нечего, - вздохнул он, расстёгивая верхнюю пуговицу пальто. - Я вам расскажу что могу, а там решим, писать что-то или не надо, - дежурный кивнул, внимательно глядя на толстую цепь от креста на шее Андрея, тот вздохнул. - Батюшка я, да. Произошёл у меня... случай. По имени никого не назову — тайна исповеди. Скажу только, что есть один человек, взрослый, серьёзный человек, который обидел ребёнка, - он сглотнул, посмотрел на дежурного в упор. - У вас есть дети?
- Есть, две девочки, - кивнул тот, - а что?
- Тогда вы должны меня понять... Одну прихожанку изнасиловали. Ей четырнадцать лет.
- Когда? - на лице дежурного вздулись желваки, Андрей поднял открытую ладонь:
- Она не будет подавать заявление, она его очень боится. Он влиятельный человек и угрожал ей, чтобы она никому не проболталась.
- Кто он?
- Я не могу сказать.
- Поймите, мы ничего не можем сделать без заявления и экспертизы.
- Заявления не будет, - вздохнул Андрей, сжимая зубы.
- Тогда почему вы пришли?
- Потому что верую, - он увидел презрительное недоумение в глазах мужчины и добавил, - что на каждую силу найдётся большая сила. Может быть не здесь, может, не сейчас. Но найдётся человек, который не побоится высокого положения этого...
- Я понял, - мужчина закивал, чуть прищурив глаза. - Я вас понял. Мне кажется, я даже знаю, о ком вы говорите. А даже если я и не прав, у того тоже грехов хватает, - он поднялся, пожал руку засобиравшемуся Андрею. - Найдётся сила, батюшка, на всех найдётся.
***
Назад в храм он шагал уже гораздо увереннее, хотя причин, вроде бы, не было. Ну, рассказал. Почему? Зачем? Что может милиция сделать с таким человеком? Ведь город маленький, а он тут действительно всех уже давно купил, и не только здесь, у него пол-области в друзьях.
Но этот дежурный говорил так уверенно...
Через неделю в храм пришла одна очень странная женщина. Немолодая, но очень красивая, как с экрана, вся в золоте и жемчугах. Отец Андрей опустил глаза, пытаясь не останавливать взгляд на её серёжках — не дело, ну да бог ей судья. От хорошей жизни люди в церковь не приходят, сюда, как к доктору — либо когда мама за руку отведёт, либо когда уже совсем невмоготу. Почему же она пришла?
Женщина долго молилась. Неправильно, её дёргали бабки-завсегдатаи, пытались наставлять и учить. Отец Андрей старался не замечать, потом увидел по лицу женщины, что доброжелатели её уже достали и тихонько шепнул обеим, чтобы не трогали. Они перестали. Женщина молилась больше часа, потом сунула в ящичек крупную купюру и ушла. Батюшка улыбнулся и посмотрел на икону Христа Спасителя, как никогда понимая, почему у него такие грустные глаза.
Люди, пришедшие в храм, вроде бы должны уже понять, что счастье не в деньгах и что за деньги его не купишь. Почему же они продолжают пытаться даже здесь расплатиться и оставить чаевые?
Спустя неделю, женщина пришла снова. Без украшений, зато с дочерью. Девочка выглядела так же, как многие виденные ранее отцом Андреем дети, насильно притащенные родителями. Лет пятнадцать, худая сутулая фигура, измождённое диетами лицо, вселенское раздражение в глазах и надпись на лбу: «Ну-ну, давай. Тебе так неимоверно сильно хотелось меня сюда притащить — аллилуйя, я здесь! Только вот дальше что? Я не верю, что это что-то изменит, да и ты скоро в этом разочаруешься... быстрее бы это кончилось!»
Мать опять села молиться, девочка стояла рядом с таким видом, как будто автобус ждёт, изредка комментируя окружающее злым шёпотом. Они отстояли всю службу, потом мамаша сунула дочке купюру и показала, куда её бросить. Отец Андрей посмотрел на Христа, Христос смотрел на пару у ящика, у ящика дочка смотрела на мать как на безнадёжно непонимающего человека. Бабки неодобрительно косились на обеих, а когда дочка сердито прошипела «да пошло оно!» и вылетела вон, хлопнув дверью, в глазах окружающих появилась такая укоризна, как будто они только что вымыли пол, а девочка натоптала.
Спустя ещё пару дней женщина опять пришла, на этот раз сама и не только без украшений, но и без косметики. Она вообще выглядела так, как будто за два дня похудела, постарела и растеряла былую красоту, взамен измазавшись грязными разводами скорби и какой-то такой злой обиды на весь мир, как будто её жизнь сломалась и больше не будет прежней, никогда. Она в первый раз подошла к отцу Андрею, но рассказывать ничего не стала, заказала сорокоуст за здравие дочери, опять оставила в ящике для пожертвований крупную сумму и ушла.
В следующий раз она пришла в чёрном платке, её вела под руку незнакомая женщина, тоже в платке. Эта женщина обо всём договаривалась, брала номер телефона и уточняла детали. Отец Андрей только один раз решился обратиться к непрерывно молчащей матери:
- Дочь?
- Муж, - тихо выдохнула она. Вытерла глаза и ещё тише прошептала, - дочке плохо стало, повезли в больницу, очень... очень страшно было, что не успеем, - её дрожащие губы чуть искривились в попытке сложиться в улыбку, но от получившейся гримасы даже видавшему виды Андрею стало не по себе. Женщина закрыла лицо руками и опять разрыдалась.
***
Перед кладбищем было столько машин, что казалось, сюда съехалась вся область. Все самые дорогие иномарки города выстроились вдоль дороги, из них выходили хмурые мужчины в дорогих костюмах, подавали руки дорогим женщинам в стильных чёрных платьях. У ворот кладбища стоял милицейский «бобик», знакомый участковый кивнул отцу Андрею вместо приветствия. Что они здесь делают?
Служба прошла как обычно, он изо всех сил пытался искренне просить для умершего прощения грехов и упокоения с миром, но глаза то и дело скашивались, пытаясь всмотреться в его лицо и понять, как-то увидеть, что именно не так с этим человеком было при жизни. Не находилось и не понималось, такой же как все, абсолютно такой же, сотни уже были таких похорон, везде одно и то же — рыдает вдова, тихо плачут женщины, хмуро молчат мужчины... А она что здесь делает?
Это лицо выпадало из шаблона, такое злое и удовлетворённое, как будто тут не человека хоронят, а судья выносит виновному жестокий, но справедливый приговор. Отец Андрей никак не ожидал увидеть на похоронах этого человека эту девочку, почему она пришла?
Закончив всё, что должен был сделать, он подошёл к ней и наклонился, очень тихо спрашивая:
- А ты зачем пришла?
Она ответила злобно и без малейших попыток понизить голос:
- Хотела убедиться, что эта сволочь действительно сдохла!
Он уже хотел ответить, но замер, краем глаза заметив, как в колоне идущих мимо людей один человек вдруг остановился и посмотрел на них. Отец Андрей поднял глаза и увидел дочку, ту самую, которую покойный так спешил отвезти в больницу, что попал туда сам, чудом не убив жену и дочь.
Девочка стояла прямо и гордо, сжатые губы вот-вот готовились рявкнуть какую-нибудь гадость, глаза полыхали яростью и обидой. Вторая девочка тоже выпрямилась и шагнула к ней, почти вплотную, высоко задирая подбородок и вызывающе вздёргивая брови. Одного взгляда в глаза обеих хватило, чтобы понять, что они отлично знают, кто чья дочь и кто кому что сделал. И что каждая считает себя вправе броситься на другую и вцепиться в глотку.
Один мужчина из нестройной колоны идущих мимо вдруг споткнулся и чуть не упал, толкнув обеих девочек. Смущённо улыбнулся, опустил голову и тихо сказал:
- Простите, будьте добры.
Поправил потёртую джинсовую куртку и опять влился в толпу уходящих с кладбища. Девочки подняли глаза друг на друга, секунду посмотрели и опустили. Потом дочка медленно выдохнула, махнула рукой и тоже пошла по дорожке, а вторая задумчиво посмотрела вслед тому мужчине, который их толкнул. Отец Андрей тоже посмотрел, мужчина как раз обернулся и чуть заметно кивнул ему, как старому знакомому. Его бесконечно грустные глаза на миг блеснули надеждой, как будто во вселенском море скорби забрезжил тусклый огонёк одинокого парусника.
Отец Андрей посмотрел на девочку и тихо повторил:
- Простите. Будьте добры, ради бога.