Неродная

Неродная

Декабрь. Тридцать первое, а снега все нет. За окном слякоть. Грязь, смешанная с солью, новогоднему настроению не способствует.

Вера вертит в руках небольшой шарик, и в игрушечном застеколье тут же начинается снегопад. Беглый взгляд за окно подтверждает - чуда не произошло. На улице по-прежнему паршиво.

За стенкой гремит посуда. Слышно, как старшая сестра дает указания детям по сервировке стола. Вере тридцать два, своих у нее еще нет. Но Новый год – семейный праздник, и другой семьи у нее нет. Мамы и папы не стало два года назад.

Думая о них, женщина смахивает едва заметные слезы. Она поздний ребенок, и все детство стеснялась их возраста. «Да у тебя мама – бабушка!» - дразнили ее одноклассники.

Вот уже два года, как ей некого больше стесняться. В праздники родителей не хватает особенно. Сегодня, когда, пойдя за чем-то нужным в кладовку, Вера случайно натыкается на коробку с вещами отца, она не может удержаться. Перетащив ее в одну из комнат поближе к окну, женщина дрожащими руками перебирает знакомые предметы.

И вот теперь маленький заснеженный мир поблескивает золотыми красками, а на полу лежит вылетевшая из рук бумага. Потрепанные края и крупный каллиграфический почерк. Свидетельство об усыновлении.

Ненастоящий снег все идет и идет. Вера закрывает глаза. Собственные воспоминания кажутся такими же ненастоящими. Глупыми, как старые сказки.

Две девочки в нарядных платьях стоят рядом с мамой и по очереди подают ей ёлочные игрушки.

Младшую зовут Вера. Светлые тонкие волосы собранны в мышиный хвост, достающий почти до середины спины. Она достает из коробки разноцветную мишуру и пластмассового Деда Мороза.

Старшей, Саше, двенадцать. У нее большие синие глаза и длинные темные косы. Когда сестра тянется к поставленной перед Сашей коробкой, та раздраженно хмурится, и сердито поджимает губы.

 – Мама сказала, чтобы ты не брала стеклянные! – она пытается отобрать хрупкую игрушку, но малышка упирается, прижимая шарик к себе.

– Это мое, отдай! Я сама! Сама! – Вера начинает хныкать и капризно морщит лицо.

– Вера! Саша! А ну-ка тихо! – В комнату входит отец и пытается призвать дочерей к порядку, но его голос тонет в девичьих криках.

– Отстань от меня! – Вере уже почти шесть, и она терпеть не может, когда сестра ей указывает.

Она извивается, наклоняясь к протянутым рукам Саши, и что есть силы впивается в ее ладонь зубами. Саша противно вскрикивает, дергается и, в попытке освободить руку, попадает локтем Вере в живот. У младшей девочки непроизвольно брызгают из глаз слезы.

Она на несколько секунд теряет дыхание, безуспешно пытаясь сделать хоть малюсенький вздох. Все напрасно.

– Она меня укусила! – Кричит Саша, показывая родителям место укуса. – Чуть не до крови!

Сердце стучит все медленней. Вера стоит на середине комнаты, широко распахнув глаза и открыв рот, но не в силах даже закричать.

– Зачем вы ее только завели! –  На глазах у Саши слезы, подбородок трясется, а губы то и дело сжимаются в тонкую ниточку. – Отдайте ее кому-нибудь!

– Александра! Не смей так говорить! –  Отец сердито дергает сестру за рукав, и поворачивается к Вере.

Девочка снова делает попытку вдохнуть и ей, наконец, удается. Она шумно втягивает воздух, и переполнявшая ее паника и напряжение мгновенно находят выход. Её начинает трясти, а из глаз под мерные всхлипы проливаются слезы.

– Успокойся, Верочка, никто тебя никуда не отдаст. – Мама тут же прижимает ее к себе, вытирая ладонью мокрые детские щеки.

– Она меня укусила! – Саша, возмущенная отсутствием должной реакции родителей, сердито топает ногой.

– И она будет наказана. – Строго произносит отец, совершенно не обращая внимания на слезы обеих дочерей. – Наряжать елку мы закончим без нее. Вера отправляется в детскую.

Мама, нехотя, выпускает малышку из своих объятий, и отец отводит упирающуюся дочку в самую маленькую комнату. Оказавшись рядом со своей кроватью, девочка падает на живот и самозабвенно предается крикам. Пусть мама с папой знают, как ей плохо и как она расстроена. Пусть им станет стыдно! И тем более Сашке!

Всхлипывая, Вера мысленно высказывает противной сестре все, что она о той думает: «Старшая нашлась, все время только и делает, что командует и ябедничает отцу. Как было бы хорошо быть единственным ребенком в семье».

 Мысленный монолог становится все более горячим и несдержанным, а главным выводом следует утверждение о том, что они поймут, и они пожалеют.

Но не через пятнадцать и даже не через тридцать минут стыдно никому не становится. Никто за ней не приходит. Вера пытается перевернуться, чтобы устроиться удобнее, и только тут замечает, что в руке у нее все еще зажат стеклянный шарик. Она подносит игрушку ближе к лицу и, то и дело шмыгая носом, пытается его рассмотреть.

Несколько домиков расположены полукругом вокруг маленькой ёлки. Есть башенка с часами, мелкие фигурки людей, и даже малюсенький песик с пушистым хвостом. Целая деревенька, покрытая золотыми блестками, призванными изображать снег. Среди людей угадываются дети и взрослые.

Девочка закусывает губу, воображая, как она могла бы попасть в эту деревню. Там бы никто не говорил ей, что стекло брать нельзя. Весь мир из стекла. Она бегает с пушистой собачкой, делает снежную бабу из блесток и забирается на самый верх часовой башни. Вера закрывает глаза, представляя яркую картинку своих приключений. «Стеклянный мир, стеклянный снег, стеклянные люди, стеклянная жизнь…» - думает она, погружаясь в стеклянные сны.

Вера просыпается от глухого звука шагов, в комнате уже совсем темно.

Она осторожно встает с кровати и, цепляясь кончиками пальцев за стены, выходит в коридор. В гостиной горит гирлянда, на потолке виднеются голубые отсветы телевизора. Тихонько встав у дверей, она заглядывает внутрь. Экран показывает кремлевские куранты. Большая и маленькая стрелка, словно сомкнутые вместе ладони, указывают на двенадцать. Мерные удары монотонно отсчитывают последние секунды. Мама и папа держат в руках по высокому бокалу, Саша с восторгом поднимает хрустальный стаканчик с чем-то темно-вишневым.