Несчастный рейс - 1: Черный вихрь

Книга первая: Черный вихрь. Глава первая

Несчастный рейс 1313

Костин Тимофей, Владимир Бэндзиро

Книга первая

Черный вихрь

Глава первая

Мьянма, провинция Шан

Матрос специального назначения Иван Петрович Засельцев всегда представлялся фразой «19 лет, холост», вслед за Онидзукой[1]. В школьные годы, когда лет было поменьше, формулировка казалась невероятно элегантной, а потом просто вошла в привычку. На флоте же и вовсе ценили такую щеголеватость. Однако сегодня знакомиться ни с кем молодой человек не собирался. Этой ночью предстояло умертвить множество не самых приятных людей, а такие вещи лучше делать анонимно.

Сморгнув заливающий глаза пот, он снова прилип к мокрым резиновым наглазникам ПНВ. Потом повернул голову и осторожно пихнул локтем командира.

– Тарщстаршина, четверых заложников переводят в другой домик. Пятьдесят правее головного грузовика. Вон они, гады, ведут. Игиловцы, кажись.

Главстаршина Миколайчук пошевелил роскошным усом и проводил окуляром двигающуюся по грязной улице группу людей.

– Ать же, сучары, девок потащили трахать. Я-то радовался, что все почти живые в сарае на площади... эх, некстати начинают расползаться. Ищи их потом.

– А что наши-то?

– Время «Ч» через двенадцать минут. Ладно, ничего тут не поделать. Сейчас шухер поднимать нельзя еще, но запомни – как пойдем вниз, сунешь туда нос, понял?

– Есть, тарщстаршина.

– Ладно, матрос, бди. Помни, по команде валим караул у сарая. Следи за сектором, чтоб по заложникам не попасть.

Это был обширный сарай традиционной для горных районов «Золотого треугольника[2]» конструкции – прогибающийся бамбуковый пол, застеленный грязными циновками, поднятый на сваях на пару метров над грунтом, бамбуковые стены, замкнутые лишь с трех сторон, и тростниковая крыша, с которой сыпалась труха и красные муравьи. Судя по валяющимся вокруг ржавым бочкам, превращенным в перегонные кубы, и битой стеклотаре, здесь наркоторговцы из бирманских триад перерабатывали опиумный мак, прежде чем использовать обширный сарай для содержания пленников. 

Открывающееся наподобие сцены строение выходило на деревенскую площадь, освещенную горящими кострами и светом фар. Но, конечно же, это была далеко не просто экзотическая бирманская горная деревушка, где ведут свое нехитрое хозяйство нищие пао, шаны или карены с кайя[3]. Нет, здесь все было крупным и интернациональным – к примеру, выстроившиеся вдоль улицы старые китайские и американские грузовики, помнящие еще вьетнамскую войну. Поездка в жестких кузовах этих дымящих, рычащих и воняющих навозом и рвотой чудовищ повергла всех заложников и особенно маленьких японок  в состояние шока – они и представить себе не могли такого способа перемещения. Нет, конечно, токийские электрички зачастую набиты не меньше, но они были предназначены для людей! Здесь же все выглядело как вагоны для скота. Мало того, сейчас пара этих грузовиков выполняла еще более кошмарное задание.

Рычание разбитых, кашляющих сизым дымом горелой солярки дизелей на мгновение перекрыло яростные вопли беснующейся толпы террористов, а привязанное стальными тросами за руки и за ноги человеческое тело, бледное в свете фар, в последний раз напряглось и лопнуло кровавыми ошметками. Столпившиеся вокруг грузовиков игиловцы – если квалифицировать их точно, то это были бывшие афганцы-талибы, перешедшие на сторону Исламского Государства – в чалмах и с бородами вперемежку со смуглыми безбородыми бирманцами разразились очередным шквалом торжествующих криков.

Сдавленная и стиснутая, подобно селедкам в банке, толпа стоящих на коленях пленников синхронно колыхнулась, точно нива под ветром. Кого-то за спиной бурно стошнило.

Акеми Амико передернуло, хотя слившиеся в нескончаемый кошмар последние восемь часов должны были бы, по идее, притупить все человеческие чувства. Единственное, что пока еще поддерживало ее в сознании на краю черной бездны отчаяния – забота о хрупкой подружке, притиснутой к ней толпой так, что девушка чувствовала, как лихорадочно стучит ее сердечко. Новый толчок слева: кажется, охранявшие пленников террористы для забавы принялись колотить длинными палками кого-то на краю. Под натиском навалившихся тел ребра затрещали, Амико с трудом хватала воздух ртом.

– Аллаху акбар! – донесся слитный вопль десятка голосов с той стороны, где производилась экзекуция, и на лицах пленников заплясали отблески жаркого бензинового пламени, взвившегося по ту сторону грузовиков пятиметровым столбом в угольно-черное тропическое небо. В крике, который, пронзая уши, взвился следом за пламенем, не было ничего человеческого. Стоявшие на ступеньках перед пленниками охранники-бирманцы, на чьих потных телах тоже плясали отблески пламени, даже слегка неодобрительно покачали головами, глядя в ту сторону.

– И-и-инша-алл-а-а-а, ха-ха-ха-ха! Аллаху Акбар! – с каким-то животным надрывом прозвучал чей-то визг, перекрывший общий гул. Пленники, остававшиеся в живых, не видели, что произошло с теми, кто уже был обречен на гибель, но толпа игиловцев вдруг громогласно захохотала. Над их головами взлетело в воздух нечто, похожее на кочан капусты, кувыркнулось и упало на землю с глухим стуком, вызвав новый взрыв хохота. – Аль кафирун!