Несколько мгновений лучшей жизни

Несколько мгновений лучшей жизни

Её не нужно было ни упрашивать, ни заманивать. Когда посреди рабочего дня зазвонил телефон и динамик проговорил голосом не коллеги, которой всегда требуется помощь, а другим, родным, Мария невольно внутренне сжалась. Вот она уже не специалист-туроператор в строгом костюме, сидящий за своим столиком в небольшой турфирме, и ей снова двадцать. Снова студентка.

Небольшой кабинет офиса с простыми мягкими стульями и длинным столом поплыл перед глазами, когда динамик телефона произнёс робкое «Машенька, это я». Он звал её назад. Он звал её увидеться.

Мария тогда перехватила вспотевшей ладонью телефон и рвано выдохнула. Этот звонок опоздал на семь лет, но она так ждала его первые два года после их разрыва, что теперь… Какая, в сущности, разница?

«Нельзя отыграть назад», — сказала тогда мама, наблюдая, как её обычно медлительная и домашняя Маша спешно закидывает в небольшую дорожную сумку вещи. Несколько блуз, юбка, платье… Сколько времени она там будет? А что делать, если не захочется уезжать?

— Маша, этот человек семь лет назад тебя бросил, — скептически говорила мама, сложив руки на груди, иногда бросая взгляд через коридор на кухню, где маленький сынишка Марии ковырял ложкой овсянку. — И я понимаю, почему бросил. Ты посмотри на себя: ничем не увлекаешься, талантов никаких не имеешь.
— Я сына воспитываю. Настоящим мужчиной, — преувеличенно безразлично бросила Мария, не отрывая взгляда от своей сумки.
— Зарядник для телефона, ежедневник…
— А он — воплощённое искусство! — продолжала мама, и замечание Марии растворилось в воздухе, оставшись непонятым. — Он певец, композитор, артист, в конце концов. Ему нужна женщина яркая, способная каждый день впечатлять, которая везде бы с ним: и на гастроли, и в отпуск на юга, и до самого ада спустится.
— Присмотри, пожалуйста, за Лёшей. С работы беспокоить не будут, я взяла отгул, — взгляд Марии рассеянно блуждал по комнате, а ноги уже несли её к выходу. Скорее, скорее!
— Сына бросаешь ради мужика, — констатировала наконец мама, похлопывая себя по плечу левой рукой.

Мария хотела ответить. Она даже открыла рот. А потом поняла: что бы она ни сказала сейчас — маме есть чем крыть; что бы ни ответила Мария — мама оставит её дома, как маленькую девочку, которой нельзя гулять во дворе после девяти вечера.

Мария не ответила. Она поцеловала сына в макушку, пообещав, что скоро вернётся, бросила ключи на трельяж в прихожей, и входная дверь за ней закрылась. Спиной Мария чувствовала волну негодования.

Семь лет назад мама не одобрила этот союз. Сначала сделала вид, что не заметила, как дочь светится от счастья, приезжая из университета на выходные домой, но на всякий случай намекнула, чтобы дочь была осмотрительнее в чужом городе (тем более столице!). Они созванивались не каждый день, и чаще всего первая звонила мама. Как-то в их телефонном разговоре девушка обмолвилась: «Он, конечно, старше, но это ведь ничего?». Потом, после радостного сообщения по телефону о том, что некий «он» признался в любви и просит её руки, Мария была спешно отозвана назад, в родной город, и доучивалась в местном институте. Несколько недель она лежала, скрутившись от соматических болей, на кровати, упёршись взглядом в стену. Не плакала. Ничего не рассказывала. Потом встала, собрала волосы в хвост и начала жизнь заново.

Электричка, прогремев по рельсам, остановилась у перрона. Женщины и мужчины устремились к вагонам. Невысокая Мария изо всех сил вытянула шею и пыталась рассмотреть номера вагонов.

— Вам помочь? — её тронули за локоть. Какой-то мужчина очень приятной внешности. — Какой вагон у вас в билете написан? Давайте посмотрим. Восьмой, ага. Идёмте, я провожу вас.

Непривычно. Приятно. Мария следовала за любезным незнакомцем и даже выпрямилась. По телу разлилось умиротворение. Она — женщина. Женщина, которой мужчины помогают в сложных ситуациях. Рука сама потянулась к резинке, связывающей каштановые, чуть рыжеватые волосы в хвост, и стянула её. Она — женщина с красиво струящимися по плечам волосами. Мария пожалела, что не накрасилась.

— Вот ваш вагон, — напоследок улыбнулся мужчина и помахал растерянной Марии, едва успевшей его поблагодарить. Он растворился в толпе. В купе Мария первым делом устремилась к зеркалу. Там, на перроне, поспешая за мужчиной, она почувствовала в себе возрастающую внутреннюю силу. Даже мысль о возвращении под насмешливый взгляд мамы не так страшила.

— Я подумаю об этом завтра, — повторила Мария фразу из любимого романа и заставила себя посмеяться над своими страхами. Вышло неубедительно. Зеркало было не такое, как дома, в её квартире. Это зеркало не оскорбляло, выставляя напоказ синяки под глазами, уставший взгляд, посечённые кончики волос, посеревшую от недостатка солнца кожу. Да, конечно, это никуда не делось и сейчас, но появилось кое-что ещё, что перекрывало наличествующие недостатки. Мария пристально смотрела в зеркало на свой нос, ресницы, щёки и не могла понять, в чём произошли изменения. Это будто бы шло откуда-то изнутри, приукрашивая и волосы, и лицо (не только черты, но и выражение!), придавая стати фигуре.

— Вагончик тронется, перрон останется, — запевали в соседнем купе известную песню.

«Начнёт выпытывать купе курящее,
Про моё прошлое и на-а-стоящее».

Спустя время Мария подпевала. Голос не очень, хрипловат и, как говорил Лев, «не настроен на вокал». Конечно, она храбрится. Эта поездка в никуда — отчаянный и безрассудный поступок. Она не принадлежала к пресловутому прайду «ярких женщин» и не могла составить компанию артисту. Что, в сущности, она умеет? Сварить кофе, сообразить уют в доме, отправить на курорт более счастливых, чем она, людей. Такому человеку, как Лев, нужно совсем не это. Мама поступила правильно, когда поставила ультиматум: «или Лев, или она».

— Тогда зачем ты едешь?

Мария вздрогнула и посмотрела на попутчика. Нет, он не мог спросить, он спал, прикрыв лицо смешной клетчатой кепкой. Кто тогда задал вопрос?