Семь невест для демиурга

Пролог

Полуночный лес спал.

На поляну неуверенно ступила растрепанная девушка, утопая босыми ступнями в мохнатой травяной поросли. Растения будто светились: застывший в небе диск лил с высоты свое белое пламя, осыпал пушистые ветви папоротников волшебной пыльцой.

За пределами опушки деревья стояли почти сплошняком. Дальше вздымалась тьма, казавшаяся в ночи почти вековечной – в чаще луна уже не имела влияния.

– Ты все-таки пришла...

Налетевший ветер покачнул серебристую зелень. По телу Ринайи поползли колкие мурашки.

Пришла. К кому? Куда и зачем?.. Вопросы возникли из ниоткуда и тут же канули в небытие.

Вздох-сквознячок, снова кивок трав.

– Я уж и не надеялся.

Голос дохнул зимним холодом, и на краю поляны выткался черный силуэт. Ринайя отшатнулась от него.

– Не уходи! Ты мне нужна, – невидимая струна натянулась и впилась в плоть, вынуждая ее сделать два шага вперед. Стоило сократить расстояние, перестать пятиться, и натяжение уз ослабло, а душу затопило спокойствие.

– Да, так. Иди ко мне, ближе... – мужчина бесшумно скользнул по направлению к девушке. И Ринайя, больше не в силах бороться с притяжением между ними, подалась ему навстречу.

Как же холодно! Из ее рта вырвался пар. Вытянутые листочки папоротников заблестели от инея, превратились в маленькие ледяные кинжалы, полоснувшие по икрам.

Она не помнила, как покинула спящий лагерь, как долго пробиралась сквозь чащу, сгорая от нетерпения и странной жажды. Как оставила где-то шерстяной плащ и кожаные сапоги... Теперь царапины на ногах ныли и саднили, но вблизи незнакомца тревога забывалась, а боль сменялась сладкой истомой.

– К-кто ты?..

– Твой бог, – он приподнял ее подбородок, заставив смотреть прямо на него.

Черты лица пришельца ускользали от взгляда, зато глаза...

В прошлой жизни, случившийся еще до их похода, Ринайя не раз прибегала в кузницу посмотреть на то, как куют оружие. Она восхищалась точной работой мастера и его силой, любовалась светящимися, раскаленными докрасна железными заготовками, из которых позже получались наконечники копий и стрел.

Таким же чернено-алым серебром сияли в темноте глаза бога.

– Не бойся. Больно и страшно будет только сначала, – он обхватил ладонями лицо маэвки.

Его руки оставили два пылающих отпечатка на ее щеках: прикосновение сверхъестественного существа сначала обожгло углями, потом пробрало нестерпимым морозом. Она хотела закричать, но не смогла издать ни звука. Серебряные глаза смотрели прямо в душу, ввинчивались острыми спиралями в мозг, вливались в сознание жидким металлом и там застывали, приобретая новую форму и подстраивая форму под себя.

Спустя несколько мгновений пытка ослабла, и маэвка снова почувствовала свое тело. Ладони мужчины теперь ощущались иначе – покалывание сотен острых иголочек воспринимались как единое саднящее ощущение, плавно перешедшее в почти приятную щекотку. Не в силах сбросить эти оковы, Ринайя подняла руки и дернула ворот нательной рубахи, разрывая льняную ткань.

Изуродованная сорочка упала к ногам.

– Хорошо, – бог развернул ее и прижал к себе. Кожу пронзила боль: огромный ожог, кажется, тут же пошел волдырями и вмерз в твердь его обжигающе ледяной груди.

Незнакомец опустил руки, и к лежащей на земле рубахе присоединились штаны.

Девушка осталась нагая, но холод ее больше не тревожил – весь диапазон температур, от пронзительной прохлады полярной ночи и до пылкого марева знойного дня – был теперь внутри нее. Ощущение тела пропало совсем. Кем бы Ринайя ни была ранее, здесь она переродилась, стала другой. Боль сворачивалась тугими клубками тьмы внутри того, что раньше было ее оболочкой, и эту темень пронзали лучи ослепительного счастья. Она дошла.

Бог опрокинул ее на землю. Схваченная заморозками трава омыла рану-ожог целительной росой и она, разбуженная током горячей крови, проросла внутрь маэвки. Небо наклонилось и выплеснуло сверху лохань из звезд, крон деревьев, фиолетовой синевы.

В девушке разгоралось бушующее пламя – огненная стихия грозила вот-вот поглотить ее целиком, как вдруг в самый центр пожара с размаху вонзилось ледяное копье. Огромное, оно достало до самого сердца, немного остудило жар и подтаяло… чтобы через мгновение пронзить ее вновь.

***

– А-а-а!...

Ринайя проснулась, рывком приняла сидячее положение. Правая рука машинально обхватила корпус лежащего рядом лука. Низ живота скручивали сладкие спазмы, словно в него всадили меч, а горло саднило от истошного крика, которого она... не издавала?

Никто не проснулся, побеспокоенный ее воплем: лагерь спал — настолько мирно, насколько вообще можно спать в дремучем лесу. Никто не подскочил, выхватывая оружие и готовясь отражать нападение; никто даже не заворочался. А, значит, Ринайя не издала ни звука, хотя перед глазами все еще стоял образ сияющих металлических глаз.

Дело шло к утру. Маэвка посидела, прислушиваясь к затихающей боли в животе и всматриваясь в светлеющее небо. Ветер шевелил древесные кроны, напевая песню столь же древнюю, как и сам лес. На расстоянии вытянутой руки лежали ее подруги – безмятежно посапывающая Мара, которая сейчас выглядела совсем ребенком; серьезная Сольга, что даже во сне решительно хмурила брови.

Стоит признать, поход оказался сложнее, чем все они думали поначалу. Попросить Тривию сварить успокаивающее питье?..

Покинув родную деревню, они до сих пор еще не встречали серьезных опасностей: ни переродков, ни других противоестественных существ, которыми так любила стращать их Тривия. Но тревога сопровождала людей неустанно, вилась позади отряда легким шлейфом подспудного страха.

Ничего удивительного, что в итоге Ринайя увидела кошмар.

Маэвка встала и, прихватив лук с колчаном, осторожно направилась к краю лагеря. Заколдованные букеты из диких трав, развешанные по периметру стоянки, обозначали границу защитной области. Обереги – черепа мелких животных и грызунов – белели непотревоженные: нечисть даже близко не подходила к наложенным ведуньей чарам.