Невидимый. Любимый. Мой.

Часть 1. Глава 2

Я росла тихим, неулыбчивым ребёнком, погружённым в созерцание собственного «я».

– Не от мира сего, – вздыхая, твердила эксцентричная, вечно молодая мамина мама – бабушка Вера, – С ней невозможно сюсюкать! У малышки взгляд не ребёнка, а женщины, и мне, дорогие мои, это совершенно не нравится!

Столь категоричные заявления, однако, не мешали ей любить меня и бессовестно баловать.

Бабуля Вера полумер не знала ни в чём. Если покупала наряды, так без числа, если любила, так от всего сердца.

Постепенно наш дом стал напоминать склад магазина, и никакие увещевания не помогали.

– Неужели я не могу побаловать единственную, долгожданную внучку?! – восклицала она, появляясь на пороге с ворохом пакетов и новых идей.

Яркие платья сменялись разноцветными обложками книг, толстому щенку приходилось мириться с печальным попугаем, а пазлы на тысячи фрагментов по выходным складывала вся семья, включая и саму виновницу вечного фейерверка.

Начиная с трёх лет, своё детство я помню довольно отчётливо и как бы со стороны. Это было время бесконечного калейдоскопа вечно сменяющихся лиц. Я уже хорошо ходила, ещё лучше разговаривала, вызывая восторг всех знакомых своей чуть медлительной, но удивительно чёткой дикцией. Звук «р», тяжело дающийся малышам, казалось, родился со мной.

Я знала наизусть уйму стишков и, размахивая руками, декламировала их перед толпой благоговеющих старушек, приободрённая нескрываемой гордостью во взгляде бабули.

Уже в то время я обожала книги. Они казались мне живыми, тёплыми и необычайно интересными. Я любила вдыхать их запах, водить пальцем по строчкам, напряжённо пытаясь постигнуть тайну букв. Я спрашивала у взрослых значение знаков, и они звучали для меня, как музыка: а, у, в…

В конце концов, буквы обрели смысл и превратились в слова. В четыре года я шокировала папу спросив, что такое уголовный кодекс.

– Где ты услышала эти слова, детка? – спросил, оживляясь, папа.

– Уголовный кодекс, – смущённо помусолила я пальчиком по книге, что лежала на папином столе.

Отец, сверкнув глазами, спросил:

– А ещё?

Запинаясь, по складам я прочла несколько слов.

– Эльвирочка! Наша Маша умеет читать! – гордо прокричал папуля и, разволновавшись, выскочил из кабинета.

Кроткая и ласковая мама раздражалась, когда меня называли Машей. Моё имя стало нешуточным предметом семейных баталий.

Когда я родилась, папа во что бы то ни стало хотел назвать меня Марией, а мама твердила, что имя это устарело.

После многодневных споров с привлечением сторонних сил в лице дипломированного филолога, доцента кафедры зарубежной литературы, а попросту – бабули Веры, скрепя сердце, отец согласился на компромисс. Все выдохнули – и нарекли меня Мариной.

– Красиво, – мечтательно закатывала очи романтичная Вероника Андреевна. – Это имя означает «морская». Хотя, что в ней морского – ума не приложу.

Но, смирившись с паспортными данными, папа как настоящий боец не сдался и потихоньку, когда не слышала мама, называл меня Машей. Это был наш общий, самый большой секрет.

Нет-нет да мама ловила нас с поличным и отчитывала отца как мальчишку, каждый раз мягко напоминая, что ребёнку негоже коверкать имя. Папа кивал головой, показушно каялся, а на следующий день всё возвращалось на круги своя.

В тот раз гроза над папой прошла мимо, потому что сногсшибательная новость затмила даже неприкосновенность моего имени. С той поры меня завалили книгами (чему я была несказанно рада), и к пяти годам я уже довольно сносно читала, водя пальцем по строчкам и шёпотом проговаривая слова.

Больше всех неистовала бабушка. Она не признавала детские книжки, дарила томики классической литературы и – неожиданно – любовные романы.

– Мама! Ну сколько можно! – обречённо отчитывала моя мама безмятежно улыбающуюся бабулю. – Ребёнку рано читать такие книги. Особенно эти, – кивала она в сторону блестящих обложек с изображением томных красоток, заключённых в крепкие мужские объятья.

– Классика, Эльвирочка, вечна! – заявляла Вероника Андреевна и, подняв вверх указательный палец, изрекала веский аргумент: – Пройдёт время, мы все уйдём, а эти шедевры останутся в столетьях, на скрижалях вечности!

– Особенно эти, – косилась мама в сторону страстных дев.

– Время нас рассудит! Ребёнок подрастёт и будет мне благодарен! Да!

Подобные стычки забавляли отца. И, пытаясь успокоить маму, он мягко защищал эксцентричную тёщу:

– Эля, книги как книги, ну что ты, право слово.

Мама сжимала губы и делала каменное лицо, выражая стойкое несогласие с бабушкиным вкусом и папиным заступничеством. Может, эпопея с книгами длилась бы ещё очень долго, но однажды отец уличил маму в преступлении: та украдкой читала оставленные бабушкой романы. Удовлетворённо хмыкнув, он перестал вмешиваться в семейные разборки, находя их забавными и вносящими новые краски в нашу размеренную жизнь.