Невидимый. Любимый. Мой.

Часть 2. Глава 4

На работе шеф встретил меня угрюмо-изучающим взглядом. Спрашивать ничего не стал, но я поняла, что разговора не избежать. Юрий Владимирович в своём репертуаре: вначале работа, а личная жизнь – потом. До перерыва дышалось спокойно, но как только часы плавно перешли на одну минуту первого, шеф пригласил пообедать в кафе напротив.

– Поговорим? – кратко осведомился он, как только мы расположились за дальним столиком. Я стойко выдержала его тяжёлый взгляд.

– Готова говорить с вами о чём угодно. После вчерашнего вечера вы в праве потребовать некоторых объяснений, а я готова их дать.

– Слишком витиевато говоришь, – поморщился шеф, – времена девятнадцатого века в прошлом.

Он помолчал, всматриваясь в окно.

– Я почти не спал сегодня, –Юрий Владимирович продолжал протирать дыру в оконном стекле. – Ольга тоже. Старательно изображала, что предаётся сну, но я слишком хорошо знаю её, чтобы обмануться. Твоё вчерашнее представление мы не обсуждали, поэтому пришлось многое передумать самостоятельно. Кто ты, Марина Штейн?

Шеф перевёл на меня взгляд – плотный и непроницаемый, как сейф, холодный, как металл на морозе. Захотелось поёжиться, но я выдержала и глаза отводить не стала.

– Слишком часто я слышу этот вопрос. И у меня нет другого ответа: я – это просто я. Не упала с неба, не пришла, чтобы вас дурачить или тревожить. Я не знаю, откуда это берётся в человеке. Не знаю, откуда появилось во мне. Люди, когда сталкиваются со мной настоящей, пугаются моих талантов. Я предпочитаю называть их даром. И был только один человек, который воспринимал меня серьёзно, как есть. Не искал скрытых пороков или неправильности.

– Анастасия, – утвердительно произнёс шеф.

Я кивнула.

– Без неё меня бы не было. Не ведаю, какой бы я выросла, если бы не она. Анастасия просила не открываться миру. Но я не могла жить в изоляции: сталкиваясь с болью, нельзя оставаться в стороне. Кто нуждался в помощи, тот получал её. Ни одному человеку я не навредила, поверьте.

Нам принесли заказ, но ни шеф, ни я к еде не притронулись.

– Я встретил Ольгу совсем юной, – неожиданно проговорил Юрий Владимирович. – Мы столкнулись в музее изобразительного искусства. Она шла и улыбалась. Ямочки на щеках и подбородке, свет в глазах солнечный. Только глянул на неё и понял, что пропал. У неё – строгие родители. До сих пор не смирились и не приняли меня. Она – единственная дочь, высокопоставленный папа, интеллигенция до седьмого колена или глубже. И я… никто. Мы поженились тайно, жили в нищете и были счастливы. Потом родился Вовка, и старики смягчились. Но свою империю я создал сам, без их денег и связей. Потом родились близняшки, и всё шло хорошо, пока мы с Ольгой не попали в автокатастрофу. Никто не винит меня в случившемся больше, чем я сам. Три года сквозь круги ада и нулевой результат. И надежда – всё ещё надежда, что случится чудо. Но уже не такая яркая, как поначалу. И вдруг появляешься ты. Не медицинское светило, не новейшая технология, но человек, который может заставить верить нестерпимо, до боли. И как потом из этого выкарабкиваться снова?..

Юрий Владимирович слепо пошарил по столу, словно искал сигареты. Я почувствовала: ищет. Неосознанно, инстинктивно. Насколько я знала, он не курил и не приветствовал курящих. Даже гонял.

– Мне нечего сказать вам кроме того, что уже говорила, – попыталась мягко вернуть его из мыслей в уютное кафе. – Я не сделаю больно. Если бы нуждалась в славе и дешёвом успехе, в трюках, то находилась бы не в маленьком городишке, а покоряла телевидение и смущала бы массы. Это нетрудно для меня.

Шеф очнулся, поковырял вилкой в остывшем картофеле.

– Например? – он зло сузил глаза.

– Например, могу сейчас прочесть ваши мысли или рассказать, что вы ели на завтрак. Или объявить Ольге, что я – ваша любовница. И привести такие доказательства, о которых знает только она.

Колючий взгляд прошивает насквозь. Тяжелее бывают только крышки гроба. В лице шефа – сплошные углы: заострившиеся скулы, плотно сжатый рот.

– Например? – выдыхает он с угрозой.

Я прикрываю глаза и беззастенчиво шарю по его телу обострённым восприятием. Кажется, всё это не здесь и не сейчас происходит, но почему-то кажется, что может разрядить обстановку.

- Ну, родинка на лопатке. Или… татуировка на ягодице. – Я, не сдержавшись, хихикаю и открываю глаза. У шефа – дурацкое выражение лица. – Череп со скрещенными костями, – добавляю коварно. Не повод веселиться, но меня несёт, как санки с горки.

– Ты не могла этого видеть, – в его голосе нет ничего хорошего. Я поспешно убираю руки со стола, чтобы случайно не оказаться в капкане: мужчина явно не очень хорошо себя контролирует сейчас.

– Ну, вы всегда можете сказать, что я подглядела. Но я могу рассказать историю появления этого безобразия.

Юрий Владимирович откидывается на спинку стула и неожиданно расслабляется.

– Валяй, – разрешает он, уверенный, что я сейчас блефую и навру с три короба.