Невидимый. Любимый. Мой.

Часть 2. Глава 13

Очнулась я на диване, и, вспомнив, что со мной случилось, от всей души пожелала, чтобы это был сон. Но знала, что это не так. Кожа готова лопнуть от жара – неловко-то как… Невыносимо висеть в тишине, считая секунды жизни. Тихо позвала:

– Ник, где ты?

Шёпот показался громким и гулким, повторяющимся, будто в доме поселилось эхо.

– Я здесь, Маша.

Только в его голосе могут сочетаться спокойствие и нежность, твёрдость алмаза и трепет бабочкиных крыльев. Я смутилась ещё больше. Закрыла лицо руками, ощупывая пылающие щёки.

– Не надо стыдиться. Французы называют такое состояние маленькой смертью. Но это хорошая смерть – всего несколько прекрасных мгновений, а потом ты оживаешь, чтобы жить и ждать повторения чуда.

– Я даже не буду спрашивать, откуда ты это вычитал. Ничего себе чудо, – пробормотала не отрывая ладоней от лица. Не хотела, чтобы он видел меня. – Я хлопнулась в обморок. Со мной никогда такого не случалось.

– Рад, что я был первым.

Я опустила руки и села, выпрямившись.

– Не обольщайся, – сказала резко. Голос каркнул хрипло и некрасиво. – Что такое оргазм я знаю. И если думаешь, что я никогда его не испытывала, то ошибаешься. Я не девственница.

Не знаю, зачем я говорила это. Зачем произносила слова нарочито грубо. Может, чтобы спрятать поглубже собственную уязвимость?

– Если думаешь, что для меня это важно, то тоже ошибаешься.

Спокойный голос, но не бездушный, а сдержанный. Полный достоинства, что ли…

– Может, ты стыдишься того, что случилось? Или тебе неловко потому, что это случилось рядом со мной, непонятным тебе существом?

Он переживает? Мучается?.. С его способностью сдерживать или не выражать эмоции понять сложно. Попыталась ответить очень честно, как на исповеди перед священником – то, чего никогда не делала.

– Для меня не важно, что ты невидимка. Я чувствую, осязаю тебя, разговариваю, живу под одной крышей. Давно смирилась с тем, что ты особенный. Но ведь и я отличаюсь от других людей.

Так уж получилось: мы столкнулись в огромном, бездонном мире, где живут миллиарды людей, потому что так суждено. Нашли друг друга. Две непонятные личности. Разные, но такие близкие.

Там, в коридоре, если помнишь, я сама захотела, чтобы ты поцеловал меня. Знаешь почему? Ты для меня человек. Не мохнатое чудовище из бабушкиных сказок. Наверное, до этого я ещё противилась, пыталась оттолкнуть от себя эту мысль. Боялась. Мне казалось, что чем дальше мы друг от друга, тем лучше. Не потому что мы из разных миров, а потому, что на самом деле у нас – один мир. Общий на двоих.

Я волновалась и путалась, но пока говорила, становилось легче. Безотчётно погладила серьгу – подарок моего загадочного друга, и вздрогнула, ощутив разряды, что пробежали по пальцам. И хотя кольцо и раньше посылало импульсы, я почувствовала, что сейчас они совершенно иные.

– Тёмное, как густое красное вино, – ответил Ник на невысказанный вопрос.

Я поднялась и посмотрела в зеркало. Кольцо приобрело цвет тёмной спелой вишни, переливалось и вспыхивало яркими бликами. Видимо, это был цвет моей страсти. Невольно задержала взгляд. Глаза сверкали, щёки горели, губы припухли от поцелуев. Я прислонилась пылающим лицом к холодному зеркальному стеклу.

– Кажется, я боюсь, – проговорила со вздохом.

Руки Ника сжали мои плечи. Его дыхание шевелило волосы на затылке. Я погладила пальцы, унизанные кольцами.

– Не пугайся, родная. Не мучай себя. Просто ты ещё не совсем готова к перелому в наших отношениях.

Я нервно рассмеялась:

– Да я вообще не готова ни к каким отношениям! Я жутко боюсь, трясусь от страха!

Я резко обернулась и попыталась сбросить руки Ника, но неожиданно для самой себя всхлипнула и прижалась щекой к его плечу.

– Не плачь, моя хорошая, не надо. Ты прекрасна, и не знаешь об этом. Нежный ранимый цветок, не умеющий лгать ни словами, ни сердцем. Хочу, чтобы ты знала: там, в коридоре, я наслаждался тем, что случилось. Ты и я. Одна страсть на двоих, понимаешь? Твои и мои ощущения переплелись, поэтому получилось так сильно. Поэтому ты решила ускользнуть. Слишком остро, понимаешь?

– Не надо, прошу тебя, – прошептала, пряча лицо на его груди. – Я не хочу это слышать, но слушаю. Не говори больше ничего. И не надо меня трогать, пожалуйста.

Последние слова я проговорила почти неслышно, но поняла: руки Ника не удерживают меня. Я сама стою, прислонившись головой к его плечу. Но почему-то не хотелось от него отшатнуться. И никуда бежать не хотелось. Хотелось стоять вот так. Без объятий. Долго. Вечно.

– Мария, Маша, Марина, – шептал домовой, и я взлетала на качелях его голоса, качалась, как в колыбели, успокоенная и взбудораженная одновременно. Плыла, обласканная его голосом, словно в тумане грёз и надежд.