Незабудки

Незабудки

Незабудки

…Ім няма з кім ісці плячо да пляча,

З кім любіць, з кім стаяць у баі,

З кім смяяцца, спрачацца і нават маўчаць.

А памруць — хто паплача па іх?

Даруй ім. Яны пакараныя й так

(Даруй хоць на гэты раз),

Бо розуму ў іх, як слёз у катá,

І не могуць пазычыць у нас...

У.Караткевіч. “Амаль хрысціянскі тост за ворагаў”.

— Но послушай. Если они зло, а мы добро – а мы точно добро, в этом я даже не сомневаюсь, — то почему мы до сих пор не победили?

— Мы уже победили…

— Просто это еще не так заметно, — хмыкает Юзька и кулаком утирает красный от холода нос.

— Ну да, — соглашаюсь я. – Будет тут заметно, когда кругом такое творится.

Юзька снова хлюпает носом и ежится, вбирает голову в плечи, стараясь сохранить остатки тепла.

— Ты не понял, — говорит она мне с легкой досадой, как ребенку, которому приходится все разъяснять, когда на это нет ни лишнего времени, ни сил. – Если они зло, а мы добро, то почему тогда мы убегаем, а они гонятся за нами?

На самом деле они просто на нас охотятся, загоняют, как дичь, как подстреленного зверя, но если я скажу сейчас это Юзьке, будет только хуже. А нам надо быть бодрыми. Бодрыми, и уверенными в себе, потому что когда ты растерян, силы тают, как мороженое под солнцем.

Господи, когда это было – солнце, и мороженое, и летний парк, пронизанный светом до самой последней травинки.

Так, стоп.

— Потому что их больше, — возражаю я. – Их тупо больше. Но я тебе клянусь: когда мы окончательно победим, ты сразу это поймешь.

Совсем недавно мы ползли, прижимаясь к земле, вдоль теплотрассы, а потом, перевалившись сквозь толстую, обмотанную серебристой изоляцией трубу, мимо железнодорожных рельс, мимо цистерн и черных контейнеров, и платформ с укрытыми брезентом не то танками, не то уборочными комбайнами. И теперь на лице Юзьки проступает странное выражение — сквозь грязь и пятна мазута. Не то мечтательность, не то горькая усмешка.

— Как? – настаивает она. – Как я это пойму?

— Ты выйдешь на улицу и увидишь, как с неба падают незабудки.

***

Мы прячемся в подвале пятиэтажки на самой окраине Тракторного поселка, уже больше пяти часов, хотя когда сидишь вот так, неподвижно, стараясь даже дышать через раз, разговаривая одними губами, время идет совершенно неощутимо. Тебе может казаться, что прошло пять минут, а в действительности — больше часа. И наоборот. Телефонной связи здесь нет, над нами нависают простеганные стальной арматурой бетонные блоки, которые намертво глушат сигнал. К тому же, включать телефон просто опасно: свет от экрана может быть видно в подвальное окошко, и тогда нас запросто найдут. Но у Юзьки есть часы, со светящимися стрелками на циферблате. К тому же, иногда в окошко заглядывает фонарь перед подъездом – когда ветер качает его особенно сильно. Тогда в выбитое стекло задувает еще и колючий мелкий снег и Юзька еще плотнее вжимается в стенку. В такие минуты я испытываю по отношению к ней какую-то особенную злость. О чем она думала, когда вышла из дома в тоненькой, совсем не зимней курточке и легких ботинках. Они хоть и удобные, а хлипкие даже на вид, из щегольской темно-зеленой замши, с кожаной подошвой, совершенно не подходящие для… прогулок по городу, скажем так.

Но я сдерживаюсь от упреков.

Иногда Юзька забывается коротким сном. Тогда я осторожно снимаюсь со своего места и, подтянувшись, стараясь не сдвинуть ногами битую кирпичную крошку на земляном полу, выглядываю через оконце наружу.

Каждый раз я вижу пустой двор, сломанные качели и засыпанную снегом детскую горку, мусорные баки, почти сходящиеся кронами над дорожкой высокие кусты боярышника. По этой дорожке в прежние, мирные времена, все ходили мимо школы в магазин и на маленький рыночек на задах местного кинотеатра, покупали там клубнику, молодую картошку, лохматые и мокрые пучки укропа. Выворачивая за кварталы пятиэтажек, дорожка заканчивается пустырем. На нем никогда не косят траву, и местные собачники любят выгуливать там своих псов. По вечерам те носятся в травяном море, их голоса гулко отражаются от стен ближайших домов, и над всем этим висит глубокий и прозрачный купол неба, слегка лиловый от заходящего солнца.

Но это бывает весной и ранним летом. Сейчас – ноябрь.

Я стараюсь не думать о том, что творится в городе. Только о том, что происходит здесь и сейчас. Пытаюсь представить себе ту новую реальность, в которой мы оказались.

Вот дом, в котором мы прячемся, он окружен рядами таких же старых пятиэтажек, вот сеть дворов, соединенная между собой теряющимися под сугробами тропинок. Ячейки этой странной сети полны тех, кто выискивает здесь таких же, как мы с Юзькой. Сидящих по подвалам, замерших на лестничных клетках чужих подъездов, пытающихся короткими перебежками добраться незамеченными до метро или автобусных остановок, в робкой надежде, что транспорт снова пустили, и можно успеть добраться до дома, пока город окончательно не замер до завтрашнего утра.