Нибиру. (книга 2)

Глава-27. Сезон Дождей

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

СЕЗОН ДОЖДЕЙ

**********

1

Безнадёга – это критическое состояние души, после которого уже ничего не бывает. К кому-то это явление не приходит, и он лишь иногда слышит, как скрипит костями и харкает кровью его надежда, умирая, но всё же продолжая существовать. У обречённо избранных жизнь делится на две части: до смерти надежды – это сама жизнь, и после – это вакуум, гнилая пустота, коротание времени до физической смерти. Гибель надежды – это как смерть твоей души, дальше доживает лишь тело.

С детства она здоровая и живая, переполненная интересом, целями, влечением к лучшей жизни, но однажды кто-то даёт ей под дых. Первый удар самый болезненный и лёгкий, а потом продолжаются побои, позже невидимые руки берут нож, палки. Кожа надежды кровоточит открытыми ранами, всё тело покрывается размытыми синяками.

Мой первый удар нанёс Николай Сергеевич, который сказал: Любишь биологию? Тогда изучай тычинки и пестики, потому что баскетболиста из тебя не получится. Он сказал это не когда я продул несколько игр, а когда просто посмотрел на меня.

Но надежда – самая крутая тётка, которая живёт дольше других, сколько её ни бей. И редко кому удаётся нанести смертельное фаталити. Большинство людей никогда не сталкиваются с безнадёгой и весело живут дальше, стойко перенося все удары судьбы, но от судьбы не многое зависит. Может, это ты ведёшь надежду через минное поле. Чем чаще и сильнее её бьют, тем быстрее она откидывает коньки. Мне не везло. Единственной моей удачно сложившейся сделкой была вторая половинка.

Я долго думал, что надежда умерла, но я хотел жить. Жить ради Риммы. А значит, надежда ещё не умерла, а просто впала в кому и лежит себе, хрипит под кислородной маской. А когда появился Нильс, надежда даже попыталась открыть глаза.

Земля взорвалась. На долгое время голову оставили не только мысли о надежде, а мысли вообще. Несмотря на смерть Риммы, надежда не умерла. Оставался Нильс, а потом появился Ковчег, и моя измождённая вновь очнулась. Открыла глаза, сорвала кислородную маску и сказала: хватит! Нам есть для чего жить!

Строя жизнь в Ковчеге, я восторгался, я иначе стал смотреть на мир. Раньше я считал, что единственным хорошим событием была жена, теперь я думал, что единственным плохим событием стала её смерть. В остальном не так уж и плоха моя жизнь. Погибло около шести миллиардов человек, но что мне до них? Я на новой планете, я избранный, которому приоткрыли дверь к Богу. Мне просто нужно доказать местной жизни, насколько умён и прекрасен человек.

А теперь всё рухнуло. Вернувшись от капитана Бориса – даже смешно думать о его имени, - я на автомате шёл домой, на автомате ел и на автомате зашёл в ратушу. Только сейчас я понял, что случилось. Моя больная надежда, бледная, с мешками под глазами, худющая, но сохраняющая оптимизм, сдохла. Упала на пол при первых словах о трансцендентности и кочевряжилась, пока гуманоид не произнёс приговор о существовании людей на Нибиру.

Я пуст.

Серые дьяволы забрали мою душу.

Люди лишь оружие для борьбы с ливами. Если мы откажемся, нас выбросят в космос.

И если я скажу это людям, они тоже расхотят существовать. Слова капитана Бориса станут фатальным ударом для всех оставшихся шестнадцати надежд. Я – лидер. Я не мог позволить себе убить дух своего государства, поэтому я должен был соврать. Я переживу, а вот остальные – вряд ли. Может быть, единицы: Шер – потому что умён, Нильс – потому что юн, Гришка – потому что горяч. Но я не мог рисковать и говорить им, потому что Шер мог проболтаться жене, Нильс просто нечаянно сболтнуть лишнего, и через несколько дней у меня целая резервация суицидников.

Поэтому:

- Мы должны убить их всех!

В зале повисла тишина.

- Что такого мог сказать вождь аборигенов, что в корне переменило твоё отношение к войне? – спросил Юрий.

- Ливы, может, и не плохие ребята, - кивнул я. – Но политика есть политика. Нам нужно было остановиться ещё до того, как Мишка забрался на танк. – По залу пробежал шёпот. – Да-да. Они могли простить первую битву, когда мы не знали друг друга. Но теперь они отказываются простить нам убийство их детей, которое мы совершили вчера. Теперь мы обречены на войну. – В голове заиграла козырная мысль, и я поспешил её озвучить. – К тому же, казнь Цо и Чонга сильно пошатнуло их мнение. Цо и Чонг не были военными. Мы казнили их просто так. Вы все помните, насколько милыми были эти ливы. Если б они были вашими детьми, простили бы вы убийцу? – Зал молчал. – Вот и они не могут простить.

- Но что они хотят? – спросила Диана. – Только войны? Может, мир возможен?

- С их точки зрения возможен, - кивнул я. – Но не с нашей. Они требуют содержать их урожаем!

Повисла пауза.

- И всё?! – спросил Палыч. – Всего-то делов. Ну я думаю, мы найдём как это сделать! У нас тут просто космическое поле культур. Они же не возьмут всё. Им некуда просто будет всё девать. Мы всю их деревню можем засыпать урожаем, что они задохнутся.