Никса, быль-фэнтези

Никса, быль-фэнтези

Их привезли ночью. На рукотворных лесных просеках рычали танки и бэтээры. Они выдвигались в Город. Город спал. Предместье, обросшее облезшими терриконами дышало седым сизым туманом. Анатолийский лес ёжился и выдавливал из себя крохотный "рафик" плотно набитый перенесшими наркотическое отравление пацанками из черзоны, прибывшими отдохнуть…

Черзона давила. Говорили о духовной черзоне. Ленка видела последствия. В такую же летнюю прошлогоднюю ночь отец в пьяном ражу прямо на улице прирезал её нетрезвую мать, бросил нож, оглянулся по сторонам и тут же сел в лужу крови, дожидаться исхода. К ангелам его не забрали. Отца в милиции били, мать увезла скорая в морг. Кровавую лужу никто не удосужился отмыть от асфальта. Утром в милицейском КПЗ от обильного излияния в мозг скончался отец.

Бабушка потребовала, чтобы родителей хоронили вместе. Милиции это понравилось. Составили опрятные протоколы, прибавили заключения медицинских экспертиз, поставили подписи, омыли тела и уложили в одинаковые сосновые гробки для неимущих. Оба гробка были только изнутри обиты белым крепом, а снаружи выглядели вздыбившимися половыми досками буро-коричневого цвета.

Родителей отпевали: мать, как невинно убиённую, отца, как без времени ушедшего. После приезда с кладбища Ленка пошла к той материнской луже, над которой теперь светило яркое июльское солнышко и увидала видение: плотно набитый крохотный "рафик" в ночь пока неведомого ГК ЧП вёз её умирать!

– Я не умру! – поклялась Ленка и положила в бурую "материнскую" лужу кладбищенский матёрый тюльпан. Солнце подожгло и испепелило его, а лужа присосалась и долго ещё пила его влажные цветочные соки.

– Родителей не выбирают, выбирают друзей, – пыталась утешать Ленку бабушка.

– Вышел ёжик из тумана, вынул режик из кармана, буду коцать, буду бить, с кем останешься водить? – детской скороговоркой огрызалась Ленка, пока однажды не получила от бабушки по зубам. Стало больно. Хрупкий верзний зуб раскололся, Ленка ушла из дому.

Ночевала в подвальце соседнего парадика на каком-то не очень пушистом половичке. Как-то к ней подвалил переездный бомж Клипер.

– Куда паруса держим, крошка?

– В систему…

– Ширятся тебе, кроха, рано, а косячком я сейчас поделюсь…

Они легко подружились, почти по детски:

– Любовь к миру, детка, должна быть безгранична. Людей, свободных от законов, денег и насилия, людей, играющих в бисер надо любить. Особенно в эти по-собачьи холодные ночи. Особенно здесь, на земле…

Его рука гладила её за промежность. В глазах у него танцевали лунные зайчики. Они пили дешевый винчик, курили и целовались… Ещё Клипер мотал за шаманиной и обустраивала братское ложе. Чтобы потом её полюбить. Ей было интересно. Ей было тринадцать…

– Мы сегодня сыграем с тобою в бисер, – внезапно услыхала она. Вся расслабленная, она даже не напряглась. Отрывно было плыть под лунными парусами и танцевать телом под управлением Клипера. Но в тот вечер в его любовной гавани был милый и тёплый штиль.

– А что значит, Клипер, поиграть в бисер? Это значит с девочкой поиграться?

– Вот, дурочка, к этому мы с тобой ещё подойдём, но только по-братски, понимаешь?

– Значит, по блядски… Я всегда тебя понимаю… – попыталась спеть Ленка Клиперу песенку девочки-бай.

Но тот достал какую-то книгу, и прочитал ей торжественно и светло:

– "Игра стеклянных бус", прежде всего, представляют себе торжественные публичные Игры... при благоговейном молчании приглашенных и напряженном внимании слушателей; некоторые из таких Игр длятся несколько дней или недель, и в продолжение всего торжества играющие и слушатели живут по строгим предписаниям, простирающимся даже на время сна, аскетической и отрешенной жизнью абсолютного самоуглубления..." Эту книгу написал Гессе.

– А он ничего не добавил о том, что у тебя под джинсами есть настоящий швартовой кончик, и я хочу его увидать… – Ленка хихикнула и посмотрела в туманное поднебесье приятельских глаз уже с братской подстилки. Пальцы Клипера вновь придавили её промежность…

– Это и есть твоя игра в бисер?

– Игра в бисер, деточка, это возвышенный ритуал. – С усердием бэтээра прополз вниз зипун на девичьих джинсах.

– Говорят, крошка, увидевший однажды никсу, водяного духа, подобного русалке, будет искать её всю жизнь. Река, лодка, любовь, никса, лилии, детка… Не напрягай!

Теперь она помогла движению его бэтээра. Делала она это порывисто и неумело, но никса с окровавленной асфальтной лужи, испившая цветочной росы уже увлажнила её коралловые бледные губы, и они потянулись не к губам, а к той опоре за которую она сейчас хотела бы удержаться. Опора выдлинилась и, впитав в себя внезапную влагу первого поцелуя, осторожно отошла прочь.

– Клипер, я хочу солнечной и светлой легенды. По ночам мне бывает страшно.

Член бомжа пульсировал в темноте странным лунным огарком. Он не был похожим на режик, и Ленка теперь ему доверялась…

– Стоит лишь тетиву натянуть, как улетит стрела. Здесь у меня спрятан плед.

И Клипер порылся в прикрытом досками вещмешке. Нежная пушистая оболочка козьего пледа внезапно обернула девчонку. И в этом коконе она оказалась у Клипера на руках.

– Отдать концы, – промурлыкал бомж, и легко сгрёб Ленкины брюки. Звякнули приколотые английской булавкой к истрёпанной джинсматерии ненужные ключи от квартиры.