Ночи Калигулы. Восхождение к власти

Глава LXXII

  Пиршество подходило к концу. Ранний рассвет заглядывал в окна. Некоторые гости тихо подремывали, уткнувшись лицом в бедро соседа. И, просыпаясь от резких звуков, испуганно оглядывались по сторонам. Но никто не смел покинуть зал без императорского разрешения.

  Тиберий вяло чмокал губами, осколками гнилых зубов пережевывая вареную улитку. Музыканты в углу сонно перебирали струны арф.

  Неожиданно задвигался мозаичный пол под пирующими, задвигались стены. Надрывно задрожал горный хрусталь, вставленный в окна триклиния. Зазвенели блюда и кувшины, ударяясь друг о дружку. За окном раздался сильный грохот, похожий на тот, который испугал жителей Родоса, когда в гавани острова свалился прославленный колосс.

  - Землетрясение! – истошно завопил Тит Цезоний. И, не спрашивая позволения цезаря, бросился к выходу.

  Завизжали матроны, подхватывая длинные туники. Суетливо бегали рабы. Испуганно полез под низкий стол всадник Марк Теренций, за ногу стаскивая с ложа зазевавшегося сына. Император застыл с открытым ртом, из которого свисала недожеванная улитка.

  И сразу все стихло. Побледневшие гости потерянно бродили между сдвинутыми ложами и опрокинутыми столиками. Рабы поспешно собирали битую посуду и упавшие на пол объедки.

  В триклиний, оттолкнув охрану, вбежали два центуриона. Бледно-серая пыль припорошила их обветренные лица.

  - Обрушился маяк! – кричали они, подбегая к ложу императора.

  Тиберий молчал, уставившись выпученными глазами в потолок.

  - Цезарь? – центурион Децим Кастр осторожно дотронулся до запястья императора. Рука цезаря обвисла, словно плеть, но он по-прежнему не шевелился.

  Гости переглянулись в изумлении и подошли поближе. Калигула, взъерошенный и покрасневший, бросился к Тиберию. Коснулся ладонью узловатой сморщенной шеи и ощутил слабое биение синеватой жилки.

  - Он еще жив... – глухо пробормотал Калигула, оглядывая толпу, обступившую его и Тиберия.

  - Слава Юпитеру, который сохранил жизнь нашего цезаря! – выкрикнул Марк Теренций, поднимая к потолку длинные руки.

  - Дедушка! – жалко скривившись, захныкал Тиберий Гемелл.

  Калигула выпрямился.

  - Отнесите императора в опочивальню и позовите лекаря, – распорядился он. И мельком взглянул на Гемелла: достаточно ли заметна разница между растерянностью цезарева любимца и уверенностью самого Калигулы?!

  Гай облегченно вздохнул, заметив, что рабы повиновались ему, а патриции восприняли его распоряжение, как должное и разумное.

  - Ежели кто хочет покинуть остров – может идти к пристани, – поразмыслив немного, добавил он. – Кто желает остаться – пусть подождет в саду вестей о здоровье Тиберия Цезаря.

  Переговариваясь вполголоса, приглашенные вышли из триклиния. Рабы уложили на носилки больного императора и уволокли его.

  - Макрон, подойди ко мне, – окликнул Калигула префекта претория, который последним покидал триклиний.

  - Что прикажешь, Гай Цезарь? – Макрон склонился перед Калигулой, выжидающе скосив на него темно-карий пытливый глаз. Гай заметил, как напряженно двигались желваки под оливково-желтой, пористой кожей лица.

  Гай оглянулся по сторонам. Никого, кроме них, не было в пустом помещении. Осколки тарелок скрипели под ногами. Косо болтались парчовые покрывала на покинутых ложах. Калигула притянул к себе Макрона.

  - В последнем завещании Тиберий назначил меня наследником, – хрипло прошептал он, не переставая оглядываться. – Сейчас ему самое время умереть...

  Калигула не договорил, испуганно замолчал. Невий Серторий Макрон ободряюще сжал ему руку.

  - Завтра вечером, – едва слышно произнес он, избегая глядеть в зеленые глаза Калигулы.

  Липкой, потной, нервно дрожащей показалась префекту претория рука Гая Цезаря. И его собственная ладонь была такой же.

***

  Неаполитанские патриции не покидали Капри. Предпочитали спать на скамейках в саду, в полутемных переходах здания, или в узких, душных кубикулах рабов. Лишь бы не пропустить последний вздох императора Тиберия!

  Они не знали, кого приветствовать: Тиберия Гемелла, любимца умирающего императора, или Гая Цезаря Калигулу, сына Германика и потому – любимца народа. И, на всякий случай, кланялись обоим. А заодно – и горделивому, неприступному Макрону, который отвечал на поклоны лишь небрежным наклоном головы. В ближайшие дни все должно решиться! А пока на Капри, зачарованном острове посреди пастельной синевы моря, царила неопределенность.

  Гай Калигула и Тиберий Гемелл терпеливо сидели у постели умирающего. Харикл осторожно поднял голову императора и влил ему в рот несколько капель травяного отвара. Тиберий не пошевелился. Не дернулся на шее угловатый кадык, по движению которого можно определить: сглотнул больной лекарство или нет. Харикл уронил серебрянную ложечку и затрясся в беззвучных рыданиях. Калигула удовлетворенно отметил отчаяние лекаря. «Надежды нет. Уже скоро!..» – безошибочно понял он.