Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело. Все превращается в прах: и люди, и системы. Но вечен дух ненависти в борьбе за правое дело. И благодаря ему, Зло на Земле не имеет конца.
Г. С. Померанц
В отделении было душно, и в кабинете создавалось впечатление, как будто ты оказался в добротно натопленной парилке. Не спасал даже вентилятор, скорее, он только делал хуже. На вспотевшего полковника милиции Дроздова Анатолия Вадимовича дул горячий воздух, разгоняемый чудом советского инженерного гения.
Была середина июля, и птицы пели свои рулады друг другу. Солнце было в зените, и от жары не спасало ничего. С улицы были слышны вдохновляющие на романтику трели гармошки, под которые танцевали влюбленные, окрыленные музыкой.На улице Кирова, недалеко от участка, стояла очередь в гастроном. Если прислушаться, можно было разобрать далеко не самые культурные выражения, касающиеся сравнения человека с животным из эволюционной теории Дарвина. Это была ругань людей, которые стояли в этот беспощадный зной на месте. Но несмотря ни на что, город жил, заводы работали; за исключением очереди и редких прохожих, на улице было пустынно. Работник политбюро, одетый в костюм и с неизменным портфелем в руках, в надежде успеть на заседание горкома, быстро и уверенно шагал к площадке возле дома, где его как всегда ждал верный чёрный ЗиС-110, в простонародье именуемый «членовоз». В отделении же кипела бурная деятельность, словно в муравейнике, на который случайно ступила нога человека. Отчеты по задержанным преступникам попадали в горком, патрульные вели под руки неизвестного человека с его неизвестной историей. Вода в холодильнике закончилась, остатки жидкости,, которая охлаждала хотя бы на полчаса, ютилась в аккуратных хрустальных графинчиках, где мирно засыхали уже и без того захудавшие хризантемы.
Единственным желанием Анатолия Вадимовича было, чтобы эта машина расцветающего коммунизма умолкла хотя бы на час. Нет, лучше на неделю. «Отпуск бы мне, — раздумывал полковник. — Маразм крепчает, но человек работает». До конца рабочего дня оставалось около пяти часов. Анатолий Вадимович не мог уйти раньше, так как начальник должен быть примером для всего штата — молодых ребят; недавно окончивших школу милиции; матерых мужиков лет тридцати пяти; стариков военной закалки, которые считают, что не всего пороху в жизни нюхнули еще и их бой пока не окончен, а также для машинисток и секретарш. Для всей этой «семьи» дядя Толя, как ласково все его называли между собой, был человеком старой закалки. Он один из тех немногих, кто дошел до самого Рейхстага, видел разгром советских войск в районах Белоруссии, пережил все ужасы Сталинграда и стоны земли под Курском, которую утюжили гусеницы сотен, если не тысяч танков. В общем, он был повидавший все тяготы, кошмары и надежды закаленный фронтовик.
Полковник подошел к окну, взглянул на двух мужчин, которые пламенно выясняли отношения на улице Кирова. «Война окончена, но еще не окончен мой бой», — с такой мыслью перед ним начали проноситься картины того периода жизни, когда прошла радость от того, что он вернулся с войны живым.
Жизнь на гражданке оказалась скучна для 50-летнего мужчины. Анатолий Вадимович пробовал вести хозяйство — у него в деревушке был небольшой огородик — но скоро это он забросил, так как не сильно-то интересно смотреть за тем, как растут кусты смородины и бахча. Ну и, как следствие, все поросло бурьяном с него высотой. Учителем Анатолий Вадимович быть не хотел, да и не так уж много у него было знаний, которые он мог бы вложить в светлые головы юных дарований.
Вот так, по перепутьям да обходными тропами, нелегкая привела его в клуб ветеранов. Зрелище для него оказалось удручающим: папиросным дымом, казалось, было пропитано все здание клуба, бывшие фронтовики коротали свое время игрой в бильярд и домино. Немало было и тех, кто что-то увлеченно читал или записывал. «Кто-то осел дома, кто-то коротает свой век в клубе, не имея в жизни цели, кроме как играть, жрать да спать. Нет уж, увольте, не буду я на грядке горбатиться!» — с такими размышлениями Анатолий Вадимович пошел к буфету. Поджарый мужчина лет тридцати пяти с обожженной половиной лица бойко насвистывал нечто, что походило на «Солдаты — в путь!», и увлеченно слушал приемник.
— Танкист? — сразу пальнул Анатолий, даже не успев подумать. — Прости, приятель, я это...
— Та ничего, — улыбнулся мужик за стойкой. — Да, ты прав, двадцать девятый Львовский орденов Кутузова, Богдана Хмельницкого и Красной Звезды, гвардейский отдельный тяжелый танковый полк прорыва, — отчеканил он, — Зачем пожаловал? — весело спросил он.
— Налей-ка нарзана. — Тут же возле него оказался стакан с шипящей прохладной жидкостью. Он жадно закатил глаза, опустошил стакан одним махом и почувствовал леденящую прохладу, которая растеклась по его усталому телу.
—Паршиво мне, браток, — начал Анатолий. Этот веселый человек внушал ему доверие. — Делать нечего, свое мы уже отвоевали, а на душе неспокойно. Грядки пахать не хочу, кроссворды решать тоже.
— Иди в горком, — посоветовал обожженный. — Может и тебе место найдут. У меня напарник тоже был с шилом в одном месте, пошел туда, ну и устроили его в пожарную часть.
Поблагодарив его, будущий полковник резво отправился в горком. Начав помощником следователя, он быстро взлетел по карьерной лестнице. Еще бы — бывалому фронтовику преступники не страшны, на фронте и не такого повидать успел. Да и после войны в милиции катастрофически не хватало кадров. Легкая седина, острые скулы, беззлобный взгляд уставших серых глаз. Морщины возле рта, выдающие то, что он часто улыбался, несмотря на всю суровость, высокий выпуклый лоб — чем не лицо главного блюстителя порядка города?
Отредактировано: 31.01.2022