Новогодние кануны

Новогодние кануны

Предпраздничная суета всегда приятна. Она таит в себе какую-то тайну, неопределённые сверхожидания и ощущаемое подсознанием волшебство.

Сознание перестраивается, отпуская на волю свой прагматизм, уходит на второй план выплата кредитов, беготня с покупкой продуктов по сниженным ценам, и вообще любая экономия сил и средств. «На носу» корпоратив! Это сладкое слово… нет, не свобода, а халява! Как же без этого?

Вот и у меня супруга собралась на корпоративное празднество задолго до Нового Года. Сборы были обстоятельны и обаятельны: несколько колец, три цепочки, розовый костюмчик (все дамы и так будут в чёрном — лучше розовый), чулки, туфли среднекаблучные и прочая женская парфюмерно-гигиеническая фанаберия. Поцеловались и распрощались. Сижу жду. Телек смотрю. И дремлю.

Додремал часов до двух. Нету никого. Позвонил: что-то говорит! Мол, дверь не может открыть, но несколько гласных не выговаривает. Спускаюсь в тапочках, открыл дверь — нет никого! А-у! Снова позвонил:

— Ты где вообще? Я спустился вниз, тебя тут нет.

— Суки позорные, дверь замуровали! — голос как из колодца.

Естественно, я понял, что жена бодается с входной дверью где-то в другом измерении. Покричал — позвал её. Наконец, сообразила — идёт! Зигзагами. О, боже, — свалилась! Подбежал, подхватил подмышку.

— Не лезь, я сама!

Сама — не сама, но допёр её до лифта. Вдруг ей захотелось петь:

— Топится, топится в огороде баня…

— Не ори — все спят. Уже почти три часа ночи!

— Не пиз… и-ка, ты, гвоздика! Не может такого быть!

— Может, может! А где две твои цепочки? И колечки?

— Колечки в баню пошли! А цепочки… закопались, блин! Как Буратино!

Пришли. Пальто со спины со следами пересечённой местности. Как здорово, что сегодня целый день и вечер не было дождя!

— Ты в силах помыться?

— В силах, в силах…

— Руки хорошо вымой — будто на карачках ползала. Вы что пили?

— Представляешь, жрать почти нечего было! А пили коньяк! И чуть шампанского вначале.

Помылась, улеглась, я ушёл за комп. Сижу, думаю: «Это ж сколько они выпили этого коньяка?!» Что-то бухнулось в спальне, подскочил — лежит на полу, свернувшись и одеялом наполовину прикрывшись. С богом пополам, приподнял и обратно в койку засунул, закрыв одеялом. Ну, всё — наконец-то храп пошёл. Пили коньяк с шампанским, а дух такой мерзопакостный, будто самогонку с пивом. Зато — на халяву!

Сел за комп, задумался: «Как всё-таки здорово, что сегодня не было дождя! Было бы намного хуже». Хотя некое дремавшее чувство моего злорадства и мелочной мстительности меня всё-таки согрело. И то — правда! Третьего дня я уже насмотрелся на свою благоверную, на мимику её не любимого, стареющего от скорбного негодования лица, вскользь прислушиваясь к резким словам, к неуклюжим эмоциональным фразам, выплёвываемым остервенело грубым голосом, казалось, что она перепила виноградного уксуса вприкуску с лимоном, обмазанным японским «васаби».

«О чём это она? Ах, да… кругом все идиоты — и на работе, и дома… воду отключили на весь день… и вообще год високосный! Но что-то ведь когда-то у нас было?! А было ли?..»

Уже давно мне не досаждали и не выводили из себя подобные выплески одурелой бабьей нетерпимости, но с каждой такой выходкой всё сильнее хотелось повеситься, глядя в перекошенное от выдуманных страданий и недополученных жизненных благ окислившееся лицо. Я ещё подумал тогда о пяти повешенных: «А ведь среди них были вполне благополучные в семейном отношении дворяне! Тот же Рылеев, Муравьёв-Апостол… это же как надо было им досадить в семейной жизни, чтобы они попёрлись батюшку-царя свергать!» Мысленно представил себя висящим с высунутым наружу лиловым языком и косо ухмыльнулся, машинально кивая головой и поддакивая своей жене. Обнаружив нежданно полную солидарность со своими высказанными в запале претензиями, моя супружница примолкла, несколько удивившись, морщинки расправились, достав из кошелька «пятихаточку», длинные худые пальцы положили её на журнальный столик, и с возгласом: «Возьми „чтонить“… и коту рыбы», — она гордо и радостно удалилась на кухню.

Я сходил в магазин, подумывая в очередной раз о превратностях судьбы, купил дешёвую коробку «сухого», такую же водку и пару банок «тройки». Дома мы вместе почти всё выпили, съев на обед запечённого фаршированного рисом леща, супруга тут же «откинула хвост», захрапев во весь голос, а я ещё долго размышлял, сидя за компом, о подскочивших нежданно вверх акцизах, о декабристах, о безвременно ушедшем Есенине (как ужасно он выглядел в гробу!) и о своём странном сне, который привиделся мне абсолютно беспричинно.

Вот и сейчас я снова вспомнил этот вещий сон третьего дня. Впрочем, почему — вещий? Это был сон, как короткометражка давних воспоминаний в цвете и с запахом. Это всё было, было, но очень давно. И изменить, увы, уже ничего нельзя.

Вспомнился корабль, навечно пришвартованный у причала, отслуживший своё *БМРТ, консервно-пресервный цех, который конструировали внутри него «техрыбпромовские» механики, и девочка с тубусом в руке, то в розовом коротком платьице, то в джинсовых юбочке и курточке, приходившая ко мне — к главному технологу будущего производства за консультациями. Мне её сосватала старая знакомая — помочь и обучить «начерталке» (начертательной геометрии). Девочка училась на первом курсе технического института и было этой девочке всего шестнадцать лет. А мне — аж 34 года!

Она сидела у меня на коленях лицом к лицу, очень близко, раздвинув ноги и сцепив свои руки пальцами на замок на моей шее. Мои руки сложены за моей спиной, по её требованию (чтоб не распускать!) Это называлось тренировкой силы воли и воспитанием твёрдого характера по её весёлой формулировке. Вот так мы смотрели глаза в глаза, почти не мигая, и болтая друг с другом о всякой всячине.

— А почему ты не спрашиваешь, сколько мужчин у меня было до тебя? — в её бледно-голубых, почти бирюзовых глазах, промелькнул огонёк иронии.