О блужданиях на границе

О блужданиях на границе

                                                                              - Вы счастливы? - Не скажете. Едва ли. И лучше - пусть.
                                                                               Вы слишком многих, мнится, целовали. - Отсюда грусть

                                                                                                                                                         Цветаева
                                                                               

                                                                                                   День гнева, этот день обратит мир в пепел

Она сидела на коленях, в светлом платье, как топлёное молоко, посреди пустоши. Иней ласкал её голые ноги, широкие лодыжки, ветерок шевелил почти белые волосы, их завитки. Я испугалась горизонта за ней - серой полосы, дальней бури.
Она мешала костяной белой ложкой воду в котелке, чуть парящую. Огонь едва подсвечивал пространство. Её очаг, её круг был выложен белыми камнями. Котелок висел на сложенных треугольником чёрных палочках, таких тонких, будто, - похожих на ресницы её возлюбленной.
- Привет.
- Привет.
Она мешала, с опущенным круглым лицом.
- У тебя болит живот?
У неё болел живот в тот день, тогда.
- А у тебя?! - она вскинулась, волчиха, да та, что кусала всех, напившись. Раньше она кусала всех, напившись. О, очи - яркие, как когда-то, когда её жизнь была вся, как полыханье дешёвого урагана, была,- Прости.
Она не глупая и не была никогда.
- Ты отняла у меня возлюбленную, её. Я теперь всё знаю, да.
Я подползла к ней на коленях. Платье загибалось, зимние вихорьки шевелились под ним, залетая.
- Теперь. Потом ты отняла и меня у меня.
Она спрятала куда-то ложку.
- Это не я.
- Значит ты помогла. Я всё знаю. Теперь.
Её волосы и платье были такого нежного цвета, как у ангелов. У лучших мумий котят.
Мы сидели на коленях рядом друг с другом. Где-то на горизонте двигались планеты. Слабый огонёк полыхал, розовый.
- Я не задумывала это.
- Я знаю. Просто тебе все нужны - как в Землю!
- Нет. Я плачу.
- Может быть.
Она сняла котелок.
- А ты знаешь, какая она была? Как я лежала на лавке с головой ей на колени, и как она трогала мои волосы? Премило?
Она оглянулась на горизонт, ноги её завозились по короткой прибитой траве, так крытой инеем.
- Я тебя не обвиняю. В Землю. Смотри, соль, кипяток.
"Соль и Море."
- Я смотрю. Я вижу.
- Или нет.
Какой у неё чудный голосок. Как пресмешно. "Отзвук ли времён счастливых слышен в этих переливах?"
- Я злая.
- "Зла нет. Это фикция." Так говорят.
- Кто?
- Здесь. Кто-то.
"Соль и Море."
"Море и Соль были сёстры.
Однажды каждая из них захотела владеть всем.
И пришли на утёс,- там ветер треплет чёрные волосы и накидки,- узнать о владении всем.
Море была скорая.
Соль была тихая.
"Они взялись.
Вот была драка.
Руку Море поднимает и
Соль за горло хватает.
Жилы придавила -
Задушила."
Она сделала Соль гроб изо льда и положила её туда, любуясь милым лицом."
Ветер сдул её, смёл лицо и кости, как Море Соль.
Из пальцев женщины на горизонте вырывались молнии. "Нет в мире вещи, стоящей пощады. Творенье не годится никуда."

Я не моя мама. Мне говорят, что меня не должно быть. И кого-то когда-то пусть не будет. Земля на них, гроб на них. Пусть все умирают, пусть все будут, как эти мёртвые.
Я жалела их. 

"Милый друг мне вырыл яму,
Рядом тоже западня,
Сзади прячется тот самый,
Что хотел убить меня.

Прочь от них куда угодно!
Но повсюду смерть грозит.
Если б я была свободна,
Всё равно мне путь грозит."

Я лежала в овраге, и ничто не шевелилось надо мной, ни хвоинки из крон сосен темностволых. Я лежала на тёмных-светлых листьях, в пустоте, без трав высоких и без кустарников, без шиповника, без злаков и без брёвен, среди стволов. Мой лес сыплет в меня.
В этом овраге давили танками немцев.
Рыжий закат надо мной,
Как волосы Нам под свечой.
Я лежу. Меня окружают черви. Я не лучше червяка. Нордвейд мною гордится.
Вены вскрыты. Твои вены оборачивают меня. Висок красен. Через мой рот, через мозжечок растёт куст конопли. Жёлтые листья укроют меня.
Ты знаешь, мой, моя, мой костёр, что говорят о смерти?
"Была одна женщина, которая ходила каждый день в Храм и пела каждый день молитвы. На пороге дома её тоже каждый день стояла нищенка и просила накормить её ребёнка. Одна женщина не наделила нищенку едой, и ребёнок тот умер. Нищенка заколола себя от горя.
Когда же женщина умерла, она стояла посреди поля василькового, что рядом с Садком, и плакала, и просила пустить её в садок к Одине, где стояли нищенка и её ребёнок. Но Боги отвечали (и из кузни): "Нет тебе места здесь, дитя, ты пойдёшь в Землю." И она пошла в Землю.
Была ещё одна женщина, другая. Она ходила каждый день в Храм и пела каждый день молитвы. На пороге её каждый день стояла нищенка и просила еды для своего ребёнка, и женщина каждый день наделяла её едой. Над домом женщины летали певчие птицы, садились на яблоневые ветки, и дети кидали в них камни, в невинных певчих птиц. И женщина никогда ничего не говорила детям.
Когда же женщина умерла, она стояла на цикориевом поле, что рядом с Садком. Она плакала и просила пустить её в Садок, где стояли нищенка и её ребёнок, и летали певчие птицы. Но Боги отвечали (и из своей кузни): "Нет тебе места здесь, дитя, ты пойдёшь в Землю. И она пошла в Землю."

Они смеются, конечно.

Богиня хочет, чтобы все живые спасались и шествовали к истине.

Где ты, мой костёр? Твои руки белы, но как огонь. О, где вы все, огоньки? Где люди? Где моя мама, где мой отец, где моя сестрёнка, мой брат, мой волк, моя учительница? Где мои мучители и другие?

Боги.

Через мой труп растёт куст конопли.