Объект 24. Темная сторона души

Введение

Я стоял на вершине крепостной стены, серым кольцом опоясывающим угрюмое, невзрачное здание, и напряженно вглядывался в горизонт.

Скоро они придут.

Придут…

Идут!

Они – это жуткие порождения последней войны, сметающие все на своем пути, не ведающие ни жалости, ни страха, потому что…

Потому что их гонит голод, их терзает голод, и голод дает им жизнь. Один из четырех великих всадников апокалипсиса, на своем вороном коне галопом мчащийся перед ними и указывающий путь своими крохотными весами, на одной из чаш которой лежит жизнь, а на другой – смерть.

Имеют ли жизнь или смерть, какой либо вес в нашей жизни, когда есть Путь? Путь, который возглавляют еще два всадника – завоеватель, на ослепительно белом коне, и война, на кроваво-красном скакуне. Одно невозможно без другого, а второе без первого. Какая ирония…

Кровь и свет.… Для кого-то смерть, для кого-то жизнь, балансирующие на чаше весов.

Они улыбаются мне, но…

Есть еще шанс! Шанс есть всегда! Я знаю.

Но, я вижу его…

Последнего…

Смерть.

Я улыбнулся.

На востоке едва заметным, бледным лучиком блеснуло восходящее солнце, сквозь низкие, свинцовые тучи, могильным саваном укрывающие погибший мир от глаз Создателя, развернув бледно-алый цветок своего рассвета.

Хотя, возможно это Он нас укутал? Как знать…

Могильный саван рассек ярко-голубой шов, вспыхнувший мгновенно и ослепительно, оставив на сетчатке глаза темные пятна, исчезающие в плавном, нежном ритме вальса. Над землей прокатился первый раскат грома, такой же робкий, как первый поцелуй, такой же осторожный.

На нас надвигалась монолитная стена туч.

Дождь и гон.

Я назвал это гоном. Волна мутов несется вперед, сметая все на своем пути, не чувствуя ни боли, ни страха, чувствуя лишь голод и ярость, предвкушая смерть.

Что же доберется до нас раньше?

…

Дождь.

Небо обрушило на нас тонны освежающе-чистой воды, мгновенно напитавшие влагой одежду, почву, оружие, сердца. Капельки дождя скатывались по угрюмым, злым лицам стоявших рядом со мной людей. Казалось, все плачут. Да почему казалось? Я знал, что сейчас многие плакали. Слезы – это облегчение. Нет ничего позорного в том, что ты плачешь. Можно. Дождь все смоет. Можно всем…

Но не мне!

Да я и не хочу.

Подставив лицо хлещущей с неба воде, я счастливо рассмеялся. Капельки воды нежно стекали вниз по моему улыбающемуся лицу, затекали под одежду, прокладывали пути к чему-то своему, недоступному нам, простым смертным. Я вспомнил, как в детстве любил гулять под дождем, так же счастливо, от души смеясь в лицо миру, даже не подозревая о том, что со мной будет. Я жил тем моментом, в тот момент, благодаря тому моменту. Я помню, я счастлив…

Я чувствую, я жив!

Пока жив.

Над стеной висела гробовая тишина, нарушаемая лишь разбивающимися о бетон капельками воды.

Люди.… Нет! Мои люди напряженно вглядывались в горизонт, одновременно всей душой надеясь и боясь увидеть волну. Сейчас, здесь, я ощущал себя частью одного организма, ожидавшего начала битвы, начала смерти. Мы готовы сразиться здесь и сейчас, чтобы другие могли жить потом, после нас. Мы готовы выгрызать у этого жестокого мира жизнь укус за укусом, выбивать удар за ударом, потому что мы – люди. Хомо, как презрительно называют нас остальные, другие, при этом кривя окровавленные пасти в жуткой гримасе презрения. Окровавленные нашей кровью! Хомо, уничтожившие свой мир. Хомо – жалкие остатки человечества, некогда повелевающие этим миром, а сейчас пытающиеся просто не сдохнуть, просто.… Выжить?

Было бы не плохо. Потому что, не смотря ни на что, жизнь – лучшее, что есть у нас, особенно когда тебя ждет девушка, с глазами цвета самого чистого, навеки забытого, неба…

– Они идут, – раздался голос с вышки, и я медленно обнажил оружие, мысленно приветствуя своих старых друзей, радующихся кровавому и, возможно, последнему пиру, ведь каждый бой – это смерть…

Уже скоро.

Сквозь мутную пелену дождя я отчетливо различал приближающиеся силуэты тварей, мечтающих лишь об одном: столкнуть нашу чащу весов ближе к смерти, огромными скачками приближающихся к нам, к нашему дому.

Мечтающих? Нет!

Жаждущих…

– Стрелять по готовности, – прокричал я и со стены сразу же загрохотали десятки автоматов, свинцовым ливнем выкашивающие наступающие на нас ряды тварей.

Муты умирали один за другим, падая на серую, мертвую землю.

– Пулеметы! – рявкнул я. – Огонь!

Застрекотали установленные на стене пулеметы, разрывая мутов на куски окровавленного, разлетающегося во все стороны мяса. Многие твари кинулись пожирать тут и там летящие куски так желаемой ими плоти, разлетающиеся в разные стороны под косой разгулявшейся сегодня смерти. Я всей кожей ощущал ее ледяное присутствие здесь, судорожно сжимая рукояти катан, вспотевшими от напряжения руками.