В траве стрекотали кузнечики.
Антон вышел из домика и резко схватился за бревенчатую стену. Приступ головокружения снова застал врасплох: впрочем, как всегда.
Болезнь, неторопливо вызревающая день за днем, просочилась в окружающий мир липкой испариной. Антон невесело усмехнулся и смахнул со лба крупные капли. Ночь неприятно овеяла голову, с некоторых пор голую, как колено.
Наверное, он никогда не привыкнет к этому ощущению. Попросту не успеет…
Слабость отступила, позволила спуститься с крыльца. Открытый ноутбук тускло светился в темноте; Антон добрел до стола и с облегчением упал на стул. Рука сама потянулась к большой жестяной кружке с отваром душицы.
Вкусно…
Антон с наслаждением откинулся на спинку. Взгляд скользнул по неказистому коньку крыши и метнулся вверх.
В небесах сияла полная луна.
— Ну что — за тебя, круглолицая! — насмешливо отсалютовал ей Антон и вновь приложился к кружке.
Времена, когда он невольно вздрагивал при виде серебряного шара, висящего над головой, канули в прошлое. Болезнь, разделившая жизнь на счастливое «до» и полное усталой покорности «после», отсекла все прежние страхи — и щедро наводнила сознание новыми.
Антон тяжело вздохнул — проклятая одышка не отступала даже на свежем воздухе — подцепил с расписного деревянного блюда румяный пирожок и настороженно прислушался к себе:
Вроде бы, не тошнит.
Пирожок с капустой оказался на диво вкусным. Впрочем, других бабка Машка не пекла. По весне старая соседка долго причитывала, разглядывая осунувшегося и откровенно пострашневшего с минувшей осени Антона, пугающего народ меловой бледностью и черными «фонарями» вокруг глаз.
Другие старухи не замедлили заклеймить смертельно больного соседа наркоманом, но бабка Машка удивила: вместо того, чтобы вместе со всеми перемывать Антону кости, она принялась рьяно его подкармливать. Видать не забыла, как он лет десять назад практически за одно «спасибо» вырыл ей колодец.
Вот были времена…
Антон дожевал пирог, глотнул еще душицы, и устало подпер голову кулаком. И сделать-то ничего не успел — а силы закончились.
Со стороны старой ванны, ржавеющей около навеса, донесся негромкий всплеск. Антон с интересом покосился в ту сторону. Неужели прошлогодняя жаба снова вернулась?
Странно… вроде бы, с утра ванна пустовала: дождей давно не было, и грязная муть, обыкновенно скапливающаяся на дне, пересохла. Что там булькает?
Любопытство пересилило слабость. Антон тяжело оперся о стол и привстал, вытягивая шею.
Некогда эмалированное, а ныне бурое от ржавчины дно скрылось под черной жижей. Воды было немного: примерно на три пальца. Антон озадаченно почесал лысый затылок.
Неужели противная деревенская шпана снова взялась за старое? Ладно, пусть делают с ненужным хламом, что пожелают. Лишь бы не пакостили по крупному: дачники до сих пор содрогались от омерзения, вспоминая, как однажды выловили целое ведро пользованных «резинок» из общественного колодца. То лето выдалось на редкость хлебным для лозоходцев: находка пробудила острый колодцекопательный рефлекс практически во всех обитателях поселка.
В ванне снова забурлило. Антон нахмурился.
По-хорошему, давным-давно стоило спровадить бесполезное корыто на свалку. Определенно, стоило. Еще в тот самый день, четверть века назад, когда сантехники отсекли старую ванну от водопроводной системы родной хрущевки.
Однако ж…
Тогда Антону и в голову не пришло совершить подобное святотатство. Еще бы! Какой русский человек удержится от соблазна последовать обычаю, завещанному предками: «Всю ненужную рухлядь вези на дачу!»?
Вот Антон и отвез. Благо, за помощниками дело не стало.
Ванну, матерясь и чертыхаясь, тащили с пятого этажа всей компанией: даже тощий и щуплый Ярик, от помощи которого вреда было больше, чем пользы, и тот приложил руку.
Лучше бы не прикладывал.
Антон и теперь помнил, с каким грохотом добротная чугунная ванна, отпущенная не сдюжившим другом, летела вниз по лестнице. Благо, не зашибла никого. Только ступеньки покоцала.
Эх, Ярик-Ярик… его не стало тем же летом.