Обещает быть весна долгой...

Обещает быть весна долгой...

На окне, испаряясь, дрожали капли весеннего ночного дождя. Открытая форточка, поддаваясь порывам ветра, ударялась о фасад дома, создавая непрерывный ритмичный стук. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Будто подстраиваясь под этот ритм, с каждым дуновением утреннего ветра, листья высоченного тополя изображали новый замысловатый пируэт своего чудаковатого симметричного танца.
Улица, омытая дождём, словно утренним душем, готовилась начать новый рабочий день. Красноватые оттенки восходящего солнца ласково и постепенно покрывали утреннюю будничность, давая возможность жителям города пробуждаться медленно, не торопясь. Среди дыхания утренней свежести аккуратно стал просачиваться запах свежей выпечки – значит, в булочную на первом этаже уже завезли сегодняшнюю партию хлеба, пирожных, пирогов и прочих вкусностей. «Заноси сюда! Так! Выкладывай», - доносился знакомый с детства командирский голос продавщицы тёти Клары.
По улице мимо булочной проходили первые утренние прохожие – женщина лет тридцати в сером винтажном пальто вела за руку сонного мальчика, за спиной которого висел рюкзак размером чуть ли не больше него самого. За ними переваливаясь, шла грузная бабуля с беспокойной таксой на поводке. Хоть и говорят, что собаки похожи на своих хозяев, но это был не тот случай. Насколько медленно, переминаясь с ноги на ногу, ползла бабуля, настолько быстро такса успевала трижды вынюхать всё пространство, которое позволял ей поводок, и пыталась тащить хозяйку поскорее вперёд. На другой стороне улицы размеренной самодовольной трусцой красовался утренний бегун. У светофоров начали скапливаться первые автомобили. Пока понемногу – две-три машины. Но с каждым красным цветом светофора их постепенно становилось всё больше, чтобы через час-полтора на улице начала образовываться традиционная пробка, которая рассосётся к полудню.
С улицы внезапно вспорхнула небольшая ласточка. Покружив над начинающейся пробкой, она села на качающуюся ветку тополя и устремила взгляд в окно. Но удержаться на ветке оказалось не так просто, потому, вновь вспорхнув вверх, она сделала ещё несколько взмахов крыльями и села на подоконник. Форточка всё так же стучала – тук-тук-тук, тук-тук-тук. Город постепенно начал встречать новый день.
Я умер ранним утром. Моё тело умиротворённо лежало на постели, и было единственным, что не движется во всей этой утренней симфонии. Запах утренней свежести вперемешку со свежей выпечкой достигал моих рецепторов, но уже не вызывал никаких чувств. Злой рёв моторов начинающих скапливаться автомобилей уже не заставлял меня закрыть форточку. И не хотелось сфотографировать ласточку на подоконнике.
По стене полз одинокий муравей. Теперь всё это были его проблемы. А мне было хорошо.