Обо всём и обо всех

Больше - никогда!

– Поедем домой, я устала.

Муж обвёл зал мутным взглядом и неожиданно легко согласился.

– Машину к подъезду, мы уезжаем! – рявкнул, ни к кому не обращаясь.

Трезвый он вёл себя с подчинёнными вполне корректно, но пьяный мог оскорбить любого. К счастью, в офисе он пил крайне редко, а уж тем более с коллегами. Разве что как сегодня, поздравляя сотрудниц с восьмым марта. Я наскоро попрощалась, ловя косые взгляды, и мы пошли к выходу.

Дома Семён, не разуваясь, направился к бару. Забулькало виски, я молча принесла лёд и лимон. В таком состоянии с мужем лучше не спорить.

– Выпей со мной, – он протянул тяжёлый массивный стакан.

Пить я не умею и не люблю, но покорно пригубила горький напиток.

– До дна, – потребовал муж.

Залпом выпила содержимое, ожидая знакомого позыва возмущённого желудка.

Семён сел в кресло, закурил, небрежно стряхивая пепел на ковёр. Убираться не мне, завтра утром вызову приходящую помощницу, но смотреть было неприятно.

«Картина маслом «Барин в холопской», - подумала с отвращением. Гончих не хватает.

– Скучно с тобой, Лидка, – лениво заявил муж.

Я не ответила: зажимая рот рукой, побежала в ванную.

Когда, наконец, умылась и прочистила зубы, из комнаты раздался выстрел.

Семён лежал на диване и стрелял из травматического пистолета по плафонам люстры.

– Что ты делаешь!

Попыталась отобрать оружие, он сопротивлялся, продолжая целиться.

– Промазал из-за тебя! – толкнул так сильно, что я кубарем полетела на стеклянный журнальный столик.

Раздался звон, толстый кусок стекла впился в руку, скулой больно ударилась о металлическую ножку. Я закричала.

Семён подскочил, схватил меня на руки.

– Лида, Лидочка, ушиблась? Прости, ну прости, давай помогу.

Резким движением выдернул стекло, из ладони закапала кровь.

– Аптечку дай, – всхлипнула я.

Неглубокий порез обработала перекисью и позволила забинтовать мне кисть. Хуже было с лицом: правая щека на глазах наливалась свинцовой тяжестью, надо срочно сделать примочку.

– Бодяги разведи, – попросила мужа.

Принёс мазь, виновато опустился рядом на колени и предложил:

– Налить тебе? Нет? А я выпью.

Руки неприятно дрожали, в горле стоял комок.

– Мне надо лечь.

– Конечно, дорогая, – муж потянулся с поцелуями, не выпуская из руки стакана.

Я долго лежала в кровати с закрытыми глазами. Пора поменять примочку, совсем высохла. Как я на работу пойду? Я очень гордилась этой работой – сама устроилась, сама прошла собеседование. И за последние полгода второй раз явлюсь с синяками, выслушаю притворно-сочувственные вопросы, мол, опять упали?

Встала, заглянула в гостиную: Семён спал на диване, вытянув ноги в грязных ботинках на белой кожаной обивке. На кухне шумела вода – забыл закрыть кран.

Я смыла мазь и взглянула на себя в зеркало. Зрелище было ужасным. Багрово-синий кровоподтёк расплылся на пол-лица, даже губы опухли. Плеснула в чашку виски и сделала большой глоток. Странно, напиток не показался мне противным. Может, ещё?

«Или сопьюсь, или Семён убьёт», - мелькнула в голове страшная мысль.

Надо уходить, бежать отсюда, но куда? В родительском доме меня не ждали, мать с отчимом несказанно рады, что я вышла замуж и уехала. Если и звонят раз в месяц, то только с просьбой «подкинуть деньжат до получки». Моё возвращение их огорчит, да что там, сама долго не выдержу.

– Лида! – громко закричал во сне муж.

Нет, не могу его видеть, и слышать не хочу, я поспешно оделась и вышла на улицу. Весенняя прохлада освежила горящее лицо, ярко освещённый проспект переливался неоновыми огнями. Я свернула в переулок, туда, где темно и безлюдно. Медленно брела, опустив голову. Зачем живу? Детей нет и, наверное, не будет: нам далеко за тридцать, а муж не спешит заводить «пискуна». Завтра он протрезвеет, сделает вид, что ничего не произошло и посоветует не лезть под руку…

Незаметно вышла к реке. Поднялась по пешеходной дорожке на мост, остановилась. Внизу маслянисто блестела чёрная полынья. По воде шла редкая рябь, отражая свет фонарей. Я задрожала, вдруг подкосились, обмякли ноги. Если сейчас перелезть через ограждение, всё решится само собой. Так просто, надо только сделать один шаг, всего один… По мне некому плакать… Я перегнулась ниже.

Сзади кто-то обхватил за талию и грубо потянул от перил:

– Не-е н-на-а-до! Упа-дёшь!

Я испуганно задёргалась, но незнакомец ещё сильней прижал к себе.

– Упадёшь! – громко повторил в ухо протяжный голос.

По дорожке к нам спешила пожилая женщина.

– Настасья, – кричала она, запыхаясь, – отпусти, чего пристала к человеку?

Хватка ослабла, и я смогла обернуться. Невысокая, очень полная девушка с характерными чертами лица психически больного. Даун? Большие серые глаза смотрели с жалостью.

– Уж вы простите, – торопливо заговорила подошедшая женщина. – Не ожидала от неё!

Она взглянула на меня и охнула:

– Кто тебя так, деточка? Поди муж? Никак и в правду топиться собралась? А я не пойму, чего Настасья тебя увидела на мосту и как побежит!

Она подхватила меня под руку, с другой стороны, крепко уцепилась Настасья.

– Пойдём отсюда, милая, не дело ты задумала. А дрожишь-то, дрожишь. Промёрзла?

Я шла, безвольно перебирая ногами. Женщина всё говорила и говорила.

– Настасья любит по темноте гулять. Красиво вечером: мост как по небу, на том берегу новая гостиница сверкает, аж в глазах рябит. Но сегодня уж больно холодно и ветер северный. Ты ж смотри, не зря кости морозили по этакой сырости. Не пошли бы на улицу, не спасли бы твою заблудшую душу.

Я почувствовала, как по лицу потекли слёзы, потом стало трудно дышать, и я зарыдала в голос.

– Вот и добро, вот и славно, – причитала женщина. – Слёзы, они для бабьей беды первые помощники. Идём-ка к нам: дома тёпленько, хорошо, печечку подтопим.