Обратная сторона сказок. Колобок. задумка

Вы, наверное, слушая или читая сказку про колобка, удивлялись как так бабка по пустому амбару помела, по сусекам поскребла и получился живой самоходный, да еще и говорящий хлеб. И как так вышло, что до нас дошел именно тот вариант, где его съела лиса. А все довольно просто.

- Ну не бойся, не бойся, успокаивал дед курочку Рябу, которая неожиданно перестала нести золотые яички. – Эй, бабка, ты где? Давай снова колобок печь.
- Да из чего печь то ? муки то нет ! – сделав лукаво-непонимающее лицо проворчала бабка.
- По амбарам помети, по сусекам поскреби, - разведя руки и помедлив по-скоморошьи ответил дед и добавил – Когда в печь будешь класть меня позови.
Бабка так и сделала. Помахала пером курочки Рябы по амбару, поводила ножом по стенам сусека, где хранилась мука. В избе при этом становилось все тише и тише. Даже мышь проснувшись в норке замерла то ли в страхе, то ли в радости. Замесила тесто на сметане и позвала деда. Дед молча и сосредоточенно всматривался в тьму горячей печи, чувствуя одновременно человеческую любовь к зверям и холод змеиного расчета и злобу маленькой обиженной твари. И когда тьма казалось полностью поглотила деда, в этой тьме сверкнули и засияли две звездочки и раздалось тихое
- Ты – Колобок.
Дальше все шло как обычно – свежеиспеченную колебятку положили остывать на подоконник. Вечерняя прохлада, разливавшаяся из распахнутого окна в жаркую избу, быстро закрепляла формы новоиспеченного колобка. Колобок по-детски светил звездочками глазками на бабушку и дедушку, раскрывал рот, но пока не мог ничего сказать.
- Надо чтобы он начал говорить, - сказал дед и бабке, - начинай
- Я - бабка, - тут она назвала свое имя, дочь Евы, Ивана, Петра, Евстафия - Колобок, колобок, я тебя съем, сказала неуверенно и тихо бабка – она за всю жизнь так и не привыкла к этому моменту.
Колобок удивленно посмотрел на нее и пропищал удивленно
- Не ешь меня, я… я…
- Колобок, колобок, я Дед, я сын Адама, Дмитрия, Якова, Егора, я тебя съем – сказал звонко, громко и на распев дед.
Колобок уже с детской хитрецой повернулся к деду и тоже на распев ответил
- Я - колобок, я - колобок. я по коробу скребен, на сметане мешен, на окошке стужен, на сметане мешен, в печку сажен, на окошке стужен. Не ешь меня, я тебе песенку спою…
Лесные жители уже почувствовали запах горящих березовых дров и печеной корки.
- Колобок пекут. Надо выходить на тропу – пробасил медведь.
- Ну да, интересно, что на этот раз ? Оскалилась лиса
- Ты про начинку ? – спросил волк, но получивший ушат снежно-пушистого высокомерия во взгляде лисы стушевался и затрусил к просеке.
Когда колобок докатился до опушки, полная луна уже во всю серебрила осиновый частокол вокруг избушки где жили бабка и дед. Глазницы черепов с неестественно увеличенными клыками и днем казались таинственными, а в свете луны выглядели умоляюще-грозными.
- Ну что, сестрица - подмигнул Колобок луне – отражаем солнышко ?!
И прямо на опушке он увидел зайчишку. Откуда-то колобок знал, что зайчик любит капусту из огорода за частоколом, и несмотря на то, что иногда получал легкого пинка от деда, на шкурке и в душе ушастого жило тепло рук деда.
- Колобок, колобок, я тебя… - пропищал заяц, он не знал, как это выразить. Он тоже чувствовал, что колобок свой, близкий, теплый, но в его головку не приходило ничего кроме – СЪЕМ!
- Не ешь меня, зайка, я тебе песенку спою, и запел – я Колобок, по амбару метен, по сусекам скребен, на сметане мешен, в печку сажен, на окошке стужен, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и от тебя зайка, уйду.
Зайчик услышав песенку, узнав нотки Деда и тепло бабки замер от радости и страха – ведь он чуть не съел такое чудо.

Покатился колобок дальше по лунной тропинке, делая вид что не замечает стремительную тень между деревьями. А волк бежал и его распирало от векового голода. Но одновременно с этим он видел, что колобок – свой, такой же круглый как теплое вечернее солнце, такой же живой как его волчата, а еще веяло от него чем-то таким, что раньше волк считал только своим. Это не давало ему броситься на тропинку. Но он набрался смелости.
Стремительная тень закрыла собой луну.
- Колобок, колобок, я тебя съем.
Глаза звездочки сверкнули, прорезав волчью серость тени:
- Не ешь меня, волк, я тебе песенку спою. И посмотрел на вверх своими сверкающими глазами.
Волк замер, испытав такой страх, который он ранее испытывал только когда он еще волчонком провалился под весенний лед. Как будто снова ледяная вода сковала мышцы и холодными иглами прошила голову, а сквозь воду дребезжал круг белый луны и две мерцающих звезды. И как будто сейчас перед ним не ожившая булка, а стая голодных его сородичей февральской ночью, а сам он усталый олень-подранок. А потом так обжог его взгляд колобка, что только под утро, пробежав весь лес он хоть немного успокоился, напившись ледяной воды из ручья.

А колобок катился дальше, напевая:
- я - Колобок, я по амбару метен, по сусекам скребен, на сметане мешен, в печку сажен, на окошке стужен, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и от тебя, серый волчище, я и подавно уйду.
Медведь хотел первым увидеть колобка. Он вышел к опушке и влез на старую ель. Пока лез - учуял он и зайчишку, поджавшего уши, сидящего недалеко от тропы, и созревшую малину на прогалине, где днем было больше тепла. Колобок еще сидел на подоконнике. Солнечные лучи еще пробивались из-за леса, но избушка и вся поляна уже были в тени деревьев. И только на верхушках деревьев вдалеке играли последние розово-оранжевые лучи. Поняв, что время еще есть, мишка побежал в малинник. Маленький медвежонок внутри него требовал сладкого. И только набив живот малиной он вдруг увидел, что на черном бессолнечном небе – луна, и ни зайчишки, ни ожившей колебятки по близости нет. Старый медведь в нем так рассердился на медвежонка, что настоящего мишку даже передернуло. Ведь колобка, такого маленького и беззащитного могла обмануть и съесть хитрющая лиса. Медведь бросился бежать по тропе туда, куда, судя по теплому запаху, укатился колобок. Он бежал быстрее деревенских лошадей еще и потому, что в спину ему смотрела черная и страшная как глазницы длиннозубых черепов на частоколе вина за то, что не уберег…
Колобок ничего не услышал и не заметил, но стремительно оказался в огромных лапах с кинжальными когтями, услышал громкое дыхание и запах малинника. Лесной хозяин сидел на задних лапах, громко дышал, а передними аккуратно держал колобка. Луна освещала выхватывала из тьмы их глаза. Наконец-то подернутый ржавчиной вины взгляд медведя наткнулся на свет звезд-угольков в глазах колобка.
- Ты никуда не пойдешь колобок, я тебя спасу, малышам дальше по тропе нельзя. А будешь упираться – я тебя сам съем, понял, черствая твоя башка ?! - грозно проревел медведь.
- Не ешь меня, Михайло Иванович, я тебе песенку спою, - и запел, - я - Колобок, я - колобок. я по коробу скребен, на сметане мешен, на окошке стужен, на сметане мешен, в печку сажен, на окошке стужен, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, и от зайца ушел, и от волка ушел. И от тебя, Михайло Иванович мне пора уходить, как ни жаль.
Ослепленный дедовским прищуром глаз колобка, медведь вдруг ясно вспомнил вскрики орлов в синем небе, шум порожистой реки под скалой, тепло и то, как он видел и понимал весь лес, просто сидя на скале. Казалось, он слышал и видел весь лес. Понимал, что и зачем происходит. И все, что нужно ему было сделать до вечера – убрать поваленные ветром деревья с дедовой тропы и рассказать медвежатам где ловится вкусная рыба. И никого не надо было спасать. Глазницы черепов с дедовой ограды не сверлили больше чернотой его спину. Мишка сам опустил уже не казавшегося ему малышом Колобка на тропинку, не удержался и заботливо отряхнул оживший хлеб от налипших иголок и веток.

Лиса не знала, что ей делать. С одной стороны – до смерти любопытно посмотреть на колобка. С другой – ну что там может быть нового? Что еще могут придумать эти простачки- старички. Возятся с рябой курицей как с писаной торбой. Особенно смешно было наблюдать как дед и баба в голос плакали, когда эта глупая курица не уберегла свое первое яйцо. В тот раз надо было придушить ее, а не убегать сломя голову. Ничего бы ей не сделали ни дед, ни баба. Лиса все-таки выбралась из заваленной хламом норы. В конце концов если она одна из всего леса не увидит колобка, это будет ужасно.
Удивительно было, что колобка она сначала не учуяла, а услышала. Колобок приближался и громко пел свою песенку.
- Вот наглец,- подумала лиса.- Это мой лес, как он посмел без спросу тут кататься, да еще орать. Ну прямо круглый идиот, - процедила лиса.
Она пошла по тропе, на встречу колобку, делая вид, что она занята своими делами и ни колобки, ни песни, ни песни колобков ее не интересуют и никогда не интересовали.
Колобок прокатился мимо весело, распевая:
-… я от волка ушел, от медведя ушел…, -
От него неожиданно пахнуло на лису такой силой, что кровь побежала по лисьим венам быстрее и играючи лиса встала на задние лапы и короткими шагами побежала за поющей булкой.
- Эй колобочек, как ты хорошо поешь! Не мог бы ты спеть для меня всю песенку еще разок? А то я ведь тебя и съесть могу – лукаво улыбаясь мурлыкала лиса.
Колобок остановился. Повернулся к лисице и запел:
- Я - Колобок, я – колобок. Румяный бок. По амбару метен, по сусекам скребен, на сметане мешен, в печку сажен, на окошке стужен. Я от зайца ушел, я от волка ушел, я от медведя ушел…
Лисицу разрывало от зависти и ненависти. Колобок был такой красивый и румяный, а еще такой самодовольный и высокомерный, что просто необходимо было его съесть.
Лиса смотрела в глаза колобку. «Да как ты смеешь, засохшая грязная шаньга, сухарь в еловых иголках, вообще находится тут со мной, названной родственницей Булгаковых и Хованских! Да еще распевать тут во всю свою бубликовую дырку» - неслось в голове у лисы. А в реальности она пала на брюхо и медленно с умильной улыбкой пропела:
- Какой ты румяный колобок, какая у тебя хорошая песенка. Да только вот стара я стала (вот тварь, даже не спорил про то, что я стара !). Сядь ко мне на носик и пропой еще раз !
Колобок действительно стал румянится. От него повеяло теплом. Хитрая лиса узнала в этом приступ зазнайства. Сколько раз она так обводила вокруг пальца глухарей на току. Они слепли от важности, и она в вдоволь напивалась их теплой кровью.
А колобок между тем поспешил воспользоваться приглашением, тем более закатиться на нос лежавшей ниц лисе было легко и просто.
- Я - колобок, я - колобок. А ты Лиса Патрекеевна, вот ты передо мной…
От радости, лиса подскочила, колобок медленно взлетел в ночное небо. Некоторое время казалось, что на небе две луны и даже не понятно где колобок, а где луна.
- Ну что сестрица, отражаем солнышко ?!- улыбнулся колобок и рванулся меж зубов и языка в глотку лисе, пока она не закрыла рот.
Звериный триумф на лице лисы вдруг сменился удивлением. И больше ничем сменится не успел. Лес осветился рыжим отблеском, как будто в тлеющий костер бросили сухую солому.
- Так и знала, что это – негодная дрянь, деревенщина… - на нее изнутри ее собственной головы смотрел и жег печным жаром взгляд деда. Жар был одновременно и приятным и мерзким.
- мамочка… были последние слова старой лисы.
Кравшийся следом за колобком медведь увидел еще один всполох и лиса исчезла. В лесу снова стало тихо, и только серебрянные лучи луны тихо звенели в ушах медведя.

Над лесом зарозовело небо, когда волк напившийся и искупавшийся в ледянной воде доплелся до дедовой избушки. Присел на лавку у ворот, повесив голову. Скрипнув отворилась калитка. Вышел дед, сел рядом и протянул волку сигарету, закурил сам.
- Как там, как сам ? – спросил дед ? Волк ничего не ответил. В нем все еще боролся вечный голод, но уже не с огнем, а со слезами и вся явственнее проигрывал.
Так они посидели еще немного.
Из леса вышел медведь. Он что-то нес.
- Дед, я не знаю зачем я живу сейчас. Может мне вслед за ними – махнул на черепа – к тебе на забор ?
- Всех волков на колья сажать осины не хватит – пошутил дед
- Хватит, я считал – давясь ответил волк.
Тут подошел медведь, сел напротив на землю, потянулся за сигаретой.
- Ээээ… смотри у меня – повел бровью дед и погрозил медведю, и уже мягче – давай сюда.
Дед взял из лап медведя крошечного лисенка, который даже во сне напевал:
- я колобок, я колобок – румяный бок румяный бок.
- Хорошо, что лиса сама пришла, сказал дед – Тебе, волк о ней заботится, пока маленькая, вот тебе и смыcл.

Бабка топила печь, а солнце всходило над лесом в котором снова все было по-человечески.