Обретая

1

Округ Менифи, штат Кентукки. Охраняемая правительством территория национального заповедника Даниэля Буна, левый берег озера Кейв Ран. На «носу Волчьей морды», как говорят местные о мысе полуострова, раскинулось поселение в несколько сотен домов, половина которых пустует. Постоянно проживающих едва ли двести человек, в основном старики и дети. Подростки, вырвавшись из-под опеки родителей и вкусив прелести большого мира, обратно не стремились, что понятно: возвращаться в общину, где каждый на виду, рабочих мест не хватает, а добираться до города приходится на беличьей упряжке, не всякому захочется. Лично я по тишине и безмятежности Редарче[1] никогда не тосковала и предпочла бы до смерти не увидеть ровные ряды одинаковых домов.

На территорию пропустили без проволочек, фамилия сыграла на руку. Я пронеслась по центральной улице, держа скорость выше сорока миль[2], а в поворот вошла с красивым дрифтом[3] на радость уличным зевакам. Тлеющее раздражение подгоняло хлыстом по хребтине.

Звонок матери настиг за сутки до поездки в Париж по случаю Дня Бастилии[4]. Мы с Полин еще в том году договорились побывать на военном параде и посмотреть салют у подножия Эйфелевой башни. Распланировали день буквально по часам, через третьи руки нашли у кого остановиться, уже были собраны рюкзаки – и вдруг категоричное требование вернуться вот-прямо-сейчас, вечерним рейсом.

Надо сказать, если бы не семейный траур из-за пропажи моего брата и единственного наследника, едва ли я бы согласилась. Отец с мая вел интенсивные поиски, рассчитывая за уши притащить нерадивого отпрыска обратно, а в его способностях добиваться своего я не сомневалась. Оттого брату сочувствовала, но не слишком переживала. До этого бросай-всё-и-приезжай звонка.

Сердце облилось кровью, когда пришлось пожертвовать планами ради визита к родичам. Полин с тех пор, как услышала новость, отказалась со мной разговаривать.

И вот я здесь. Белый особняк с колоннами и лепниной, геометрические топиарии[5], фонтан, мерцающий водяными струями, несмотря на засушливое лето. Я могла сходу назвать десяток лучших вариантов вложения средств, но знала наперед, что ни одно из них не покажется Габриэлю Конте перспективным. Что до моей матушки, Марии Конте, благотворительность интересовала ее донельзя абстрактно, и проблемы мигрантов с Ближнего Востока наверняка не нашли бы отклика. Скорее даже вызвали брезгливое недоумение: будь ее воля, нога ни одного мусульманина не переступила границу Соединенных Штатов.

Взвинченная из-за долгой дороги и позабытого перманентного недовольства семьей, я хлопнула дверцей – несправедливо обиженный кабриолет отозвался вибрацией стекол, – преодолела расстояние до дверей и утопила кнопку звонка. Открыл мне Роберт, прислуживающий еще моему дедушке. За минувшие годы он мало изменился, разве что высох сильнее. Дворецкий-мумия.

 – Мисс Конте, – не подходящим старческому облику сильным голосом поприветствовал он, полоснув взглядом из-под тяжело нависающих век. – Прошу. Миссис Конте дома, я доложу о вашем прибытии.

Знакомая интонация на мгновение перенесла в детство. Ненавистные платья-шляпки, чопорная прислуга и отмороженные родители. Прогулки под зонтиком под бдительным присмотром служанки. Плед под задницей и какое-нибудь тягомотное достояние классики, когда в десяти метрах нормальные дети играют в «войнушку», не боясь тактильного контакта. А максимум, на который можешь рассчитывать ты, – кружок девочек с промытыми мозгами, нянчащих кукольных младенцев в свои восемь. Как же я ненавидела всех вокруг! Озноб пробрал от одной мысли.

Малая гостиная с моего отъезда обзавелась позолоченными элементами декора и новым комплектом антикварной мебели с, как и ожидалось, донельзя жестким наполнителем. Я широко расставила ноги, ерзая в поисках удобного положения. В этой позе меня и застали: в драных джинсах, кедах, сползающей с плеча футболки на два размера больше и, сюрприз…

 – Харриет! – Худощавая блондинка в нежно-голубом юбочном костюме замерла на пороге, прикрыв ладонью округлившийся рот. – Что с твоими волосами?!

 – Это дреды, мам. – Перебросила часть косичек наперед. – Нравится?

Первая встреча за последние девять лет, с Рождества перед моим совершеннолетием, а я дословно могу воспроизвести подходящие случаю нотации о непозволительном внешнем виде, бегущей строкой отразившиеся в ее глазах.

 – Это нужно немедленно убрать! – безапелляционно заявила она. – Если Габриэль увидит…

 – Что тогда? – перебила я, мгновенно ощетинившись и встав, чтобы сравняться в росте.

Отец угнетал меня. Не физически, но морально. Словно таран, бьющий в ворота, пока не снесет их, или каток, ровняющий всех на своем пути. Среднего роста, крепко сбитый – отголоски юношеской спортивной карьеры, – с давящей энергетикой и несокрушимой уверенностью в собственной правоте. Бескомпромиссный, жесткий в словах и поступках – успешный делец, угольный магнат штата. Ужасный отец.

Ответа не последовало: перестук каблуков выдал приближение. Отец вошел в комнату с видом человека, которому принадлежит мир, – обычное его состояние. Мельком глянув на меня, приказал:

 – Сядь.

И сам занял место напротив. А я послушно умостилась на диване, уперевшись локтями в колени и наклонив корпус вперед.

 – Твой брат в Манаусе, – стартовал, не утруждаясь светской беседой. Когда я не продемонстрировала признаков географического озарения, добавил: – Бразилия. По моим данным он намерен углубиться в леса Амазонии в поисках племени Адамиди.