Очерченные сердцем

Очерченные сердцем

- Марфа, милая Марфа, как давно я не видел тебя? Девять… нет, скорее, десять нелегких лет, - взволнованно лепетал Митрофан, вытирая видавшим виды платком остатки яичного желтка с лица давнишней возлюбленной. – Этот платок с синей вязаной каймой я все еще храню на память о нашей последней встрече.

Помню, тогда на всходах весны в березовой роще я умолял тебя бросить все и бежать со мной прочь из нашей затхлой деревеньки.

- Куда же мы уедем? – недоумевала ты.

- В столицу, конечно, - предлагал я, наивно полагая, что скопленных мною четырех червонцев нам хватит с лихвой едва ли не на кругосветное путешествие. - А вообще мы можем скрыться, где только захочешь. В Париже или в Лондоне, да хоть и в заокеанской Америке.

- Я так не могу, - качала головой ты. – Не могу оставить родителей. Отец в долгах как в шелках, а мать все не перестает хворать.    

Помню, тогда же на одной из берез я нацарапал ножом наши инициалы: «М и М». Очертил их знаком сердца и с отчаяньем и злостью на козни судьбы воткнул в него нож. А ты в ответ так неожиданно опустилась на колени и стала ублажать меня устами. Иначе тебе нельзя было - для Тихона себя берегла. Я не виню, ведь не по любви, а по воле отцовской должна была замуж за него выйти.   

Лишь несколько капель семени затерялось в прошлогодней пожухлой листве, остальное тебе досталось по праву. Поднявшись, ты отряхнула прилипшие листья с колен, а затем подошла к березе и, с трудом вытащив нож, прильнула губами к коре, прильнула к сердцу, запивая семя проступившим соком.

Не дав мне опомниться, ты поспешила скрыться из виду. Сказала лишь напоследок, чтобы не искал впредь встречи с тобой, и исчезла, обронив платок. Я помню, как со спущенными до земли штанами отстраненно глядел тебе в след, не в силах ступить и шагу.

Вечером того же дня я пришел к твоему отцу, чтобы отговорить его выдавать тебя замуж за Тихона. В какой-то момент в наш и не без того напряженный разговор вклинился сам Тихон. Завязалась драка. Да какая там драка!? Двое крепких лбов избивали подростка. Били так, чтоб и думать о тебе забыл. Лицо превратили в кровавое месиво. Выше локтя сломали левую руку. Хорошо, что ты меня таким не видела, – разобравшись с яичным желтком на лице давнишней возлюбленной, Митрофан коснулся пальцами ее губ, по-прежнему чувственных в неверном свете керосиновой лампы. - Знаешь, я больше не держу на них зла. К тому же, теперь ты со мной, а не с ними.

Уговорить Кузьмича взять ее с собой не составляло особых усилий. Старый добрый пропойца просто не мог ей отказать. Ранимая недобрым предчувствием, она отчего-то вдруг решила развеяться. Выбраться на ярмарку в близлежащий портовый городок, раскинувшийся в двадцати пяти верстах к северу от дома. Почему нет? Кто может ей запретить? Муж вот уже несколько дней гостит в столице по каким-то неотложным с его слов делам, и возвращаться не спешит, а сынок Ванечка еще позапрошлой весной был задран в лесу медведем. Шкура того медведя сейчас лежит на полу в его пустующей пыльной комнате. Таковой была прихоть мужа.

В путь отправились в предрассветный час. Накрапывал дождь, напоминая о том, что лето уже семнадцать дней как отпето. Кузьмич был преисполнен скрытых дум. Ехал он в город, чтобы продать… бесенка - глиняную куклу с дьявольскими способностями, которую в сумке чудного пошива из плотной синей материи нашел на крыльце своего дома примерно неделю тому назад.

Бесенок плел странные мысли в голове Кузьмича. То шептал о каком-то принципе Гаврила (по всему видимо, здешнего слабоумного калеки) в преддверии Великой Войны, то о красном мятеже и убийстве государя и всей его семьи. Этот казус можно было уподобить белой горячке, но водкой шепот не удавалось заглушить.

Высадив попутчицу у ярмарочного балагана и пообещав отсюда же забрать ее вечером, Кузьмич поспешил куда-то в другой конец города. А она растерялась, наблюдая бурное течение жизни, разглядывая пестрые наряды приезжих торговцев и местных горожан, удивляясь замысловатым конструкциям каруселей, слушая звуки музыки сквозь гомон, крики и смех.

По сути, ей было все равно куда идти. Не важно, в какой из торговых рядов свернуть, чтобы начать полноценно убивать время. Она не знала, что времени у нее почти не осталось.

Мимо промчалась, пролетела озорная детвора. В одном из детишек – краснощеком русом мальчугане она узнала… «Нет, нет, - отрешенно махнула рукой вслед мелькающим пяткам, словно отгоняя морок. - Нет его больше. Померещилось».

К ней подошел лотошник, предлагая на выбор всевозможные сладости. Уговорил-таки купить у него леденец в форме зайца.

Она заметила, что воздух стал невыносимо душным, как перед грозой, притом, что небо было без единого облачка.

Прошлась мимо лавок с расписными самоварами, турецкими тканями и лисьими мехами. Зачем-то свернула на птичий ряд. Почувствовала слабую боль за грудиной. Случайно уронила в дорожную пыль леденец.

Боль неуклюже обняла ее сердце, сжала будто бы медвежьими лапами. Царапнула, кольнула игриво когтями и тут же с остервенением порвала в клочья.

- Ваня, Ванечка, - прошептала она едва различимо и умерла. Упала нелепо. Лицом в корзину с куриными яйцами. Распугала продажных кур, позабавила бездушных зевак, обескуражила скоморохов. Взбесила невероятно толстую торговку. Та стала крыть ее лютой бранью, требуя немедленного возмещения порчи.