Octopus Sapiens: Beginning

Octopus Sapiens: Beginning

Звонок раздался, стоило Дмитрию Петровичу открыть дверь. Наташа взяла трубку, поговорила недолго, выглянула из кухни, протянула мужу телефон. По ее лицу Селиверстов догадался: с работы.

- Селиверстов у аппарата.

- Профессор, вы не поверите, у нас получилось! Это опытный образец номер два, мы не хотели продолжать без вашего участия, профессор Журавлев уже едет, ждем только вас!

- Буду через сорок минут! – Селиверстов бросил трубку, жалобно взглянул на жену.

- Езжай, - вздохнула Наташа, - поужинаю одна. Как всегда.

- Обещаю, сегодня в последний раз, - привычно поклялся Селиверстов, целуя жену в макушку.

- Да-да…

Геннадий еще не успел далеко отъехать, но до работы НИИ Селиверстов добирался дольше, чем планировал: дорогу перекрыли.

- Что это там?

- Митинг, - отозвался Геннадий, - за всеобщее разоружение.

Какая-то женщина с плакатом в руках бросилась прямо на их машину, видимо, спутала с правительственным кортежем.

- Этого еще не хватало, - сказал Селиверстов, - вон, видишь, проход освободился, поезжай в объезд.

До НИИ они добрались только через час. Нервы Селиверстова к тому были на пределе, два раза он пытался дозвониться до Светланы, скрепя зубы набрал даже Журавлева, но ни тот, ни другая не откликнулись. Палыч у входа приветственно махнул рукой, улыбнулся:

- Что там за пожар? Полчаса назад Акинфей Петрович словно ошпаренный пронесся, теперь вот вы.

- Прорыв, - выдохнул Селиверстов и резво устремился в лабораторию.

Светлану и своего молодого коллегу Селиверстов обнаружил в Зале №2, перед аквариумами с опытными образцами. Оба светились, делали записи.

- Ну?

- Профессор, смотрите! Васенька, рисуй! – и махнула рукой.

Селиверстов пробился к аквариуму, во все глаза вперившись в воду. За прочным стеклом сидел Octopus vulgaris, осьминог обыкновенный по прозвищу Васенька. Заслышав просьбу Светы, головоногий оторвался от дна, всплыл на поверхность, где была установлена детская доска из серии «Рисуй-стирай», и закрепился на коралле. Мощное щупальце легонько обхватило маркер, поднесло к доске, и после недолгих размышлений вывело кривой круг, две обведенные точки и запятую.

- Что это? – не понял Селиверстов.

Журавлев ухмыльнулся, Света залилась счастливым смехом.

- Да ведь это же вы! – воскликнула она. – Вот глаза, очки, рот, неужели не узнаете? Он и нас нарисовал, правда, Васенька?

Записи в их руках оказались рисунками. На Светином был круг с теми же точками и двумя линиями волос по бокам, Журавлева Васенька изобразил с полукругом кепки на голове.

- Поразительно, - изумился Селиверстов, - просто поразительно. Что вы ему дали?

- Вчера я смешал препараты номер 2, 6, 8, кое-что подправил, кое-где изменил, - самодовольно осклабился Журавлев, - Света давала его каждые два часа.

- Поразительно, - Селиверстов с уважением взглянул на коллегу, - просто поразительно. Светочка, созывай директоров.

Совет директоров был назначен на следующее утро, однако прошел совсем не так, как ожидалось. Васенька был ленив и медлителен, просьбу пришлось повторять несколько раз, но единственное, чего удалось добиться – двух клякс.

- Не понимаю, - жаловался Селиверстов жене, - вчера все было совсем не так. Васенька нарисовал все наши портреты, понимаешь, портреты, то есть поделился своим восприятием – добровольно. А сегодня – две точки. Две точки!.. Не понимаю…

- Может, он просто постеснялся новых людей, - предположила Наташа.

- Или препарат Журавлева дает лишь временный результат. Завтра надо будет все перепроверить, затем испытать на Марусе…

Селиверстов начал все abovo. Следующий год он работал как проклятый: смешивал препараты, испытывал их, анализировал и снова смешивал. Эффект Васеньки смогли продлить на четыре дня, но с того момента исследование зашло в тупик. Значительных успехов не было, финансирование урезали, кафедру в университете закрыли, водителя отобрали, и до НИИ Селиверстов добирался на общественном транспорте, застревая по часу в пробках из-за участившихся митингов. Один за другим осьминоги старели и умирали, так и не успев понять значимость возложенной на них миссии и связанных с ними ожиданий. Когда не стали Маруси, которую Журавлев несколько месяцев терпеливо обучал играть в шахматы, младший ученый взорвался.

- Это ничего, - успокаивал Селиверстов Светочку, - мы и вдвоем справимся, так даже лучше, больше места. Главное – проект не закрыли, и мы можем продолжить наше дело. Et gaudium, et solatium in litteris.

Светочка посмотрела на него жалостливо, но промолчала, а на следующий день постоянную компанию Селиверстову составляли лишь восемь осьминожек.

- Как не стыдно, - укорял он головоногих, - вас выбрали из всей многочисленной морской фауны, а вы! Это ведь такая честь, быть отобранным из тысяч и тысяч видов, обскакать акул, черепах, даже дельфинов. А зачем вы мне сдались? А затем, что на суше самыми сообразительными являются мартышки, а на воде – вы! За вами будущее, мелкие, понимаешь, Феня?

Феня, симпатичный Гримпотевтис, махнул юбочкой.

- Ну да, ты же не слышишь, - Селиверстов закивал.

Феня кивнул в ответ.

- Вот видишь, когда не нужно, ты поддакиваешь, чего ж на совете молчал? В следующий раз я скажу: «Продлите нам финансирование!» и вот так вот на тебя покажу, смотри, ладонью вверх, а ты кивай. Давай порепетируем. Продлите нам финансирование!

Феню чрезвычайно заинтересовала симпатичная соседка.

Следующее неделю Селиверстов больше выполнял роль смотрителя, нежели проводил исследования. Кормил осьминогов, чистил аквариумы, обеспечивал постоянную аэрацию, по нескольку раз на дню проверял фильтры, однако был вынужден отказаться от шести самых больших особей: слишком велики оказались расходы на содержание. В итоге два Octopus cyanea, один Amphioctopus marginatus и два Thaumoctopus mimicus нашли новый приют в Московском океанариуме, а в двух огромных аквариумах скучали Феня с красоткой Соней.