Один день...

Один день...

   Этот сон вернулся вновь… Он вошел в сознание беспрепятственно, окутывая его холодными липкими щупальцами. Я давно не испытывала страх перед ним. Это всего лишь воспоминание. Воспоминание маленькой девочки шести лет. Я давно уже выросла. Но девочке в этом сне все также страшно…

    Я вышла из дома во двор. Большая семейная беседка занимала значительную половину свободного пространства. Только не моей семьи этот дом. Здесь мы гости. Дальние родственники, что решили провести в этом городе отпуск. А впоследствии переехать.

    В это утро я снова убежала в новое приобретение моей семьи. Двухэтажный серый дом с заваленным мусором двором возвышался надо мной. Зеленый железный забор казался неприступным, но не для той, которая словно кошка лазала по могучим деревьям с многочисленными разветвлениями. Так я каждый день попадала в свое собственное царство величавого виноградника. Он уже созрел и приманивал детей со всей округи своим бесподобным утонченным ароматом. Крупные гроздья игриво свисали, и казалось, что они вот-вот упадут прямо в подставленные руки.

     Бывало, я проводила там весь день, не приходя ни на обед, ни на ужин. Да и есть толком было нечего. Мама отказалась работать на тетю Наташу, и все семейство Романовых демонстративно перестало нас замечать. Прекратились совместные веселые трапезы. Теперь они ели под покровом ночи, когда наша семья спала. Собирались в открытой беседке и пировали. Так папа сказал маме, а я услышала. Он был в тот день улыбчив, но в глазах его поселилась обида. Это было неделю назад.

     Каждое утро папе приходилось, словно грабителю, красться на задний двор и воровать яйца из курятника. Чтобы мы завтракали. Чтобы я могла поесть. Деньги были, но они остались только на то, чтобы оплатить покупку дома. Продавец задерживала продажу, но разрешила пользоваться им и потихоньку перебираться. Завтра мама подпишет бумаги и мы, наконец, уйдем от этих злых людей.

     Я открыла калитку ключом, что весел на шее и зашла во двор ненавистного дома. Мой двоюродный брат стоял, облокотившись о беседку спиной и сложив руки на груди.
- Где шлялась шмакодявка?
- Отвали!

     Он был старше меня на восемь лет. Заносчивый, самовлюбленный, эгоистичный избалованный ребенок. Он не понравился мне сразу. Чувства оказались взаимны. Пашка хотел схватить меня за руку, но я вывернулась и побежала к отцу на задний двор. Он строил высокую теплицу по просьбе сестры, за что мама ругала его.
- Ты приехал отдыхать!
- Я обещал.
- И после всего, что происходит - ты продолжаешь!
- Я уже ответил тебе…

     Папа стоял в одних шортах под палящим полуденным солнцем. На голове была повязана бандана, а по загорелому лицу стекали капельки пота.
- Ты уже прибежала? Пойдем обедать?

     Папа приобнял меня за плечо, не касаясь ладонью. Она была испачкана землей и песком. Мы дошли до беседки, когда все звуки словно стихли. Папа зашел в дом, а я остановилась на дорожке, чтобы показать язык кривляющемуся брату. За его спиной через высокие железные ворота, покрытые серебряной краской, начали перепрыгивать вооруженные люди обтянутые черной одеждой, словно второй кожей. Через прорези в масках были видны лишь глаза.

     Я закричала. Закричала громко, отчаянно, испугано. Один из мужчин повалил так ничего и не успевшего понять Пашку на землю и приставил дуло автомата к шее. Мужчина возвышался над ним словно скала – бесчувственная, молчаливая. Я не могла сдвинуться с места, пока за руку меня не схватил еще один неизвестный. Изо всех сил я начала вырываться из его крепких рук. На его плече болтался в разные стороны устрашающий автомат. Папа выбежал на мой крик, но не успел сделать в мою сторону и шага, как был повален лицом вниз на землю. К его шее тоже приставили автомат. Я продолжала истошно визжать. Рука в перчатке зажала мне рот.
- Тихо ты! Не кричи! Все будет хорошо!

     Я испуганно посмотрела в глаза, наклонившегося ко мне мужчины. Слезы струились по моему лицу, по его перчатке, срываясь с подбородка на платье. Его успокаивающий шепот был уверенным и добродушным. Глаза светились азартом и молодостью.

     Я перестала кричать и сопротивляться. Несколько военных давно забежали в дом, но оттуда не издавалось ни звука. Вдруг звон разбившегося стекла донесся до моих ушей. Я обернулась. Через окно второго этажа выходящего прямиком на задний двор выбиралась тетя Наташа. Через плечо ее была перекинута спортивная сумка. Мой надзиратель быстро кивнул мне и подтолкнул в сторону отца.

     Она бежала по заднему двору и отстреливалась. В руке ее, отсвечивая на солнце, сверкал пистолет. Мужчина задвинул меня за свою спину ровно за секунду до того, как то место, на котором я стояла со свистом рассекла пуля. Пашку тоже подняли и поставили к стене дома. Он упирался носом прямо в облупленную от дождя краску. С него спала вся спесь, а по лицу градом стекали крупные слезы.

     Раздался еще один выстрел. Я вздрогнула. Оглушающе завопил мой кот. Я нашла его встревоженным взглядом. Объемная пушистая туша лежала около кованого забора, разделяющего задний двор и территорию перед домом. Руки затряслись. Белоснежную длинную шерсть пачкало темное разрастающееся пятно. Я сорвалась с места. Побежала, не думая ни о чем. Мужчина попытался меня схватить, но я извернулась, и рука его прошла сквозь воздух.

     Кажется, папа что-то кричал, орал один из мужчин, но звон в ушах смазывал все звуки. Подбежав к коту, орущему человеческим голосом, я оторвала от юбки тонкого хлопкового платья неровный кусок. Присев на корточки, аккуратно положила кота к себе на колени и неловко обвязала его бок. Все-таки я видела такое только в фильмах. Мое платье, как и самодельная повязка, пропитались бордовой кровью. Вместе с котом на руках я вернулась к недовольному надсмотрщику.