Один день Джиневры Уизли

Один день Джиневры Уизли

Джинни Уизли не плачет.

Она отвыкла плакать ещё в детстве, когда её, неуклюжую рыжеволосую малышку, только что разбившую коленку или посадившую пятно на новое платье, смешили Фред и Джордж, корча забавные гримасы, отвлекали разговорами Билл и Чарли, неловко утешал Перси. Джинни помнит, как Рон пытался вытащить её, провалившуюся в глубокий снег, путался в собственных ногах, плюхался рядом, и это было так смешно, что они оба хохотали, и она забывала про свои недавние слёзы. Джинни редко плакала, потому что рядом всегда были братья, готовые подставить плечо, защитить, развеселить, и она всегда чувствовала себя в безопасности.

Она чувствовала себя сильной.

Сейчас братьев нет рядом, нет ни верной подруги Гермионы, ни Гарри Поттера, но Джинни запрещает себе плакать, крепче стискивает зубы и упрямо хмурит брови, тайком зачёркивает дни в маленьком календарике и продолжает верить в чудо. Она верит, что Гарри, Рон и Гермиона со всем справятся, совершат свой подвиг, в чём бы он ни состоял, и весь этот ужас закончится, Волан-де-Морт падёт, а Снейп и Кэрроу будут изгнаны из Хогвартса.

Джинни не плачет, но она и не улыбается. Дни, когда малышка Джинни смеялась над шутками старших братьев, подтрунивала над Роном и нежно улыбалась Гарри, прошли. Арнольд, розовый карликовый пушистик Джинни, остался в «Норе» – слишком опасно тащить столь маленькое и беззащитное существо в Хогвартс в такие времена. Свитера и повязки для волос, заботливо связанные матерью, надёжно спрятаны на дне чемодана, как и платья пёстрых расцветок, а Джинни теперь одевается в серое и чёрное, прячет плечи и руки под длинными рукавами кофт, скрывается за ними, как за бронёй. Она не хочет дать Алекто Кэрроу лишнего повода ненавидеть себя – впрочем, поводов у их новой преподавательницы магловедения и так более чем достаточно.

Алекто Кэрроу никогда не была той девчонкой, за которой увиваются парни и наперебой зовут на свидание, – куда чаще ей, не по годам крупной, грубой, пронзающей окружающих тяжёлым взглядом, доставались одни насмешки. Теперь она ненавидит красивых девушек, которых так много в Хогвартсе, ненавидит их всей душой, упиваясь своей властью над ними, и больше всех Джиневру Уизли, высокую, тонкую, с отвратительно гладкой белой кожей и золотисто-рыжими волосами, Джиневру, которой больше всех надо, которая постоянно задаёт вопросы и ставит её в неудобное положение.

– Маглы ничуть не лучше животных, – шипит Алекто, продвигаясь между рядами гриффиндорцев. – Они возомнили себя равными волшебникам, загнали нас в подполье, но настанет день, когда исконный порядок будет восстановлен.

Проклятая девчонка Уизли вскидывает руку.

– Статистика показывает, что магов во много раз меньше, чем маглов, а чистокровных волшебников и вовсе ничтожно мало, – начинает она, и Алекто неимоверно бесит этот спокойный ровный тон. – Кроме того, чистокровные семьи за много веков пострадали от близкородственных браков. Разве союзы с маглами и маглорождёнными – не единственный способ избежать вымирания?

Кто-то на задних партах ахает, кто-то издаёт одобрительный шёпот, но Алекто сейчас не до этих нарушителей спокойствия, с ними она разберётся потом, – она подходит к парте Уизли, наклоняется над ней, сверлит девчонку взглядом, и та отвечает тем же, смотрит прямо в глаза, лишь едва отведя их на мгновение, когда тяжёлая рука Кэрроу взлетает в воздух и опускается на лицо Джинни.

– Мисс Уизли, кажется, вообразила себя самой умной? – шипит Алекто. Девчонка ничего не отвечает, только утирает кровь с разбитой губы, а глаза её сверкают, и в них нет ни слезинки, одна только неприкрытая ненависть.

Джинни не боится Алекто Кэрроу, и ту это ужасно, невыносимо бесит.

– Вы тут никто, мисс Уизли, и ваше мнение ничего не значит, – зло выдыхает она, распрямляясь. – Вы – мусор, предательница крови, как и вся ваша семья, и вы должны быть благодарны за то, что вам вообще позволили учиться в Хогвартсе. Я не потерплю таких высказываний ни от кого – особенно от какой-то жалкой амёбы.

Джинни научилась отклонять голову в сторону за секунду до удара – это немного смягчает его, но Кэрроу с каждым разом бьёт всё яростнее, и теперь нижняя губа сильно распухнет. Когда Алекто, выплеснув свой гнев и лишив Гриффиндор двадцати очков, возвращается к своему преподавательскому месту, Джинни осторожно трогает губу, и тут кто-то тянет её за рукав. Обернувшись, она видит Найджела Уолперта – он тихонько вкладывает ей в руку носовой платок.

– Молодец, – одними губами говорит он.

Джинни благодарит его кивком и прижимает платок к лицу, останавливая кровотечение. Магию сейчас применять нельзя, это только сильнее разозлит Кэрроу. Разумнее всего сразу после урока скрыться в библиотеке или в гостиной Гриффиндора и до следующего дня вообще не попадаться ей на глаза, и Джинни жутко злит эта необходимость прятаться, скрываться, таиться, как мышь в норке. Она не позволит Пожирателям смерти сделать себя мышью – нет, она будет сражаться! Если Гарри и его друзья борются где-то там, за стенами Хогвартса, то Джинни сделает всё возможное, чтобы бороться здесь.

Воспоминания о Гарри колют мозг ржавыми иглами, не давая ни на чём сосредоточиться. Как хорошо им было вдвоём в те дни и часы, украденные у учёбы, выкроенные тайком в прошлом году, как они были счастливы, и как мало им было этого счастья! Гарри обещал вернуться к ней после своих поисков, Джинни обещала ждать его, но оба понимали, что шансы встретиться вновь ничтожно малы. Джинни готова была на всё, на самый отчаянный шаг, она готова была отдаться Гарри прямо там, на кухне «Норы», или отвести его в свою комнату, и это произошло бы, она была уверена, если бы не Джордж. Ах, глупый Джордж! Вряд ли он переживал за честь сестры – скорее уж просто не мог упустить возможности над кем-то подшутить. И теперь у Джинни нет ничего, кроме того поцелуя с привкусом кофе на прощание и ощущения тёплых рук Гарри на своей спине, осторожно застёгивающих её платье.