Один на двоих

Один единственный

Сумрак медленно настигал, притягивая с собой ночной холод и тишину. Только огарок свечи не давал темноте протянуть свои лапы к Эвтиде, которая уже как по обычаю тренировалась в библиотеке письму по воле верховного эпистата. Нередко Эва задерживалась здесь до самого рассвета, выводя причудливые даже для неё иероглифы. Тяжело выдохнув, она взглянула в сторону балкона, где на небе начинали мерцать звёзды, а в домах же гасили последние свечи. Домой идти не захотелось - после казни Дии она больше не могла находиться там одна. Кроме одиночества и пустоты её преследовало чувство тревоги и страха, что в любой момент к ней в дом ворвутся охотники и заберут на чудовищные пытки, допросы, а после Эвтида споёт и свою «песнь черномага». Она понимала, что если вдруг эпистат захочет закончить эти притворства и игры, её ничто не спасёт. Однако в ней теплилась надежда, что в просторном зале библиотеки она услышит их прежде, чем они войдут и сможет сделать хоть что-то, а пока делала вид, словно не чувствует себя ужаленной скорпионом, ждущая своей неминуемой погибели.

В огромном помещении, где единой преградой были лишь шкафы с книгами, отчётливо слышен каждый звук: забежавший наудачу грызун, дуновение ветра, неспешные шаги мимо проходящих охранников, шорох пергаментов, состредоченные вздохи, скрип пера и всё это отдавалось глухим эхо.

Эва не знала, насколько быстро пролетело время за так наскучившим ей делом, казалось, что только недавно смеркалось, но стоило только моргнуть и уже темень снаружи. Неужто уснула? Не должна была, столько тревоги в ней скопилось, думалось, что вообще никогда не уснёт, только если вечным сном. Отчего-то Эвтида ещё больше напряглась, вслушиваясь в словно замершую тишину, чего-то ждущую, крадущуюся. Среди знакомых и привычных звуков, она услышала настолько знакомый, что не смогла бы ни с чем перепутать, но сейчас она молилась всем богам, зримым и незримым, чтобы предчувствие её было ложным. Однако, чем ближе и громче становились звуки, тем меньше Эва верила в это. Как бы она этого не хотела, эту тяжёлую и размеренную эпистатскую поступь не спутать. Благо, похоже, был один. Может, и минует сейчас беды?

Но как отвязаться от разговора? Она точно знала: Амен видел её насквозь и только по своим, неизвестным для неё, причинам до сих пор не убил. Казалось, от его светлых глаз ничего не скроется, всю ложь увидит и раскусит. Быть может, притвориться спящей? А что если и это прознает? Ещё больше вопросов вызовет. Время истекало и от подступившей паники она смогла лишь прилечь на пергаменты, пытаясь успокоить свою растревоженную душу со сбитым беспокойным дыханием.

Шаг остановился. Точно как всё тело Эвтиды замерло в ожидании, но долго оно не продлилось. Мерные шаги становились всё ближе и всем своим нутром Эва чувствовала, что он рядом. Человек, вызывающий в ней неподдельный ужас, однако, также сильно и влёк её к себе. Она посмотрела казнь от начала и до конца, пыталась возненавидеть Амена за его жестокость и кровожадность, но, увидев его, поняла, что даже если сильнее всего этого захочет — не сможет. Эвтида видела кровь под ногтями Тизиана, наверняка знала, что и главный охотник не скупился на пытки для Дии. Что он чувствовал в тот момент? Упивался ли её муками? Эва заставляла себя в это верить. Как сгубил Дию, так и её сгубит.

Амен был совсем рядом, казалось, будто тепло его тела чувствовала. Стыдно было, что так трепетала рядом с ним. Как ни пытается, не может унять эту дрожь.

— Любимый писарь. — послышалось глухое, несколько задумчивое. По аккуратным движениям и шороху пергамента Эвтида поняла, что складывает её труды, а по тихим усмешкам, что ещё и читает, как писала. Устало вздохнув, он приземлился на рядом стоящий стул и отчего-то просто сидел. — Моя непокорная неферут. — Эва почувствовала, как легко дотрагивался он до её волос, убирая пряди с лица, нежно, почти не касаясь кожи. — Что за мысли раятся в твоей голове?

Ведает ли он, что творит сейчас? Что говорит? Не одурманен ли? Эвтида знала, одурманен, как и она сама. Видит в его глазах отражение себя, чувства, которые принесут им лишь страдания. Думается, что они не хуже всякой хвори, не тащат тебя в этот омут, сам прыгаешь, добровольно.

— Господин эпистат? — вопросила она чуть сиплым от затяжного молчания голосом, открыв глаза. Скрыв удивление, Амен чуть ухмыльнулся, не отводя ладони от её волос.

— Неспокойный сон у тебя. — пересилив себя, он отстранился. Осознаёт, что рядом со своей неферут не может контролировать собственные действия. Лучше держаться подальше.

— Отчего так думаете? — откинулась Эва на спинку стула, разминая шею и плечи от усталости и многочасовой работы за столом, да и притворство спящей на деревянной твёрдой поверхности дело не из приятных. В ответ эпистат лишь промолчал, наблюдал за Эвтидой, как струятся тёмные волосы по бархатной коже, расслабляет напряжённые мышцы на тонких шеи и плечах. Пьян? Определённо. Никогда не мог главный охотник представить, что мысли его будут заняты ей и только ей. Один незримый бог ведал, что на вид глупой и дерзкой девочке суждено свести его с ума. Предначертано, как в самой злой шутке, до беспамятства потеряться главному охотнику на шезму в одной из них. Не продолжала Эвтида беседу, словно без слов знала о чём думает её любимый господин, в глазах, самых чистых оазисах, видела. Не иначе как злой рок заставил её чувствовать всё это к Амену. А что чувствовала? Точно любовь ли? Или просто ищет утешения хоть в ком-то, наивно полагает, что раз любит, то не сгубит? А любит ли? Ведь Эва не могла быть в нём уверена, может соблазнил искуситель, чтобы воспользоваться. Нет, не верит. Глаза не могут лгать, особенно такие чистые как его. Или наоборот Эвтида видела лишь свои чувства как в зеркале, думая, что это ему они принадлежат?

Тяжкие мысли раятся в её голове. И с каждым днём всё больше металлом наливаются, отчего она вздохнула и посмотрела в глаза эпистату. Сочтёт за наглость? Эвтида надеялась, что нет, хотела посмотреть в его глаза, похожие на самые дорогие и красивые камни у Агнии, блестящие в лунном свете, хорошо посмотреть, пустит ли Амен её к себе в сердце?