Одно Рождество

Часть 1.

Я любил тебя в Нью-Йорке, любил в Париже и Риме. Мы целовались на Монмартре, держались за руки у Колизея, снимались в кино в Будапеште, а в Бруклине мы почти всегда сходили с ума.

Ты – лучистая звезда на бездонном небосклоне, и ты падаешь в мои объятия лишь на короткий миг, чтобы вспыхнуть сверхновой, а затем вновь ускользаешь, выходишь на свою привычную орбиту. Блистаешь холодным светом с экранов телевизора, со страничек соцсетей, улыбаешься с журнальных разворотов. Это не твоя настоящая улыбка: ослепительно уверенная, вся напоказ. Со мной ты улыбаешься иначе.

И я знаю, сколько бы дней не прошло в разлуке, сколько бы ни пришлось ждать, ты рано или поздно возвращаешься ко мне...

В этот раз ты появляешься накануне рождества, также неожиданно, как и всегда. Просто набираешь мой номер и звонко - как всегда, звонко - щебечешь:

– Фрэнни, я завтра буду в Большом Яблоке – ты как? Хочешь повидаться?

В груди на миг сладко замирает. В последний раз мы виделись полгода назад. Твой ласкающий голос наверняка летит откуда-то с туманного Альбиона, из вечно серого Лондона, который ты обожаешь. В Лондоне мы не любили друг друга. Ты жила там со своим бой-френдом, и это была запретная территория для наших встреч.

– Привет, Хэйли, – я машинально достаю сигарету из пачки. – Тебе крупно повезло, m’amour, мне как раз дали недельку отдыха между съемками. Буду в Нью-Йорке до нового года. Тебя встретить по прилету?

– Было бы чудесно, – на том конце раздается невнятный треск – похоже ты куда-то идешь и сережка, касаясь телефона, мерно постукивает по динамику, в такт твоим шагам.

– Во сколько прилетаешь? – я закуриваю и с наслаждением слушаю неясный шум твоей далекой жизни.

– В восемь вечера, – в трубке, наконец, перестает трещать, и я слышу тебя так же ясно, как если бы ты сидела напротив: – Британскими авиалиниями, номер рейса сброшу сообщением.

– Супер, – я глубоко затягиваюсь и легонько усмехаюсь, – буду в ДжейЭфКей к восьми.

Зимние сумерки стремительно падают на Бруклин, огонек моей сигареты тлеет в полумраке.

– Фрэнсис, ты просто душка, – непринужденно смеешься, а потом тихо произносишь: – Я скучала.

Полгода. Чертовых шесть месяцев, Хэйли. Но я просто отвечаю:

– Я тоже.

Следом за нашим разговором приходит сообщение с деталями твоего полета. Я смотрю на буквы и цифры, мерцающие с экрана телефона, и глупо улыбаюсь, а потом смеюсь в голос. Я чертовски скучал.

Ирландский волкодав до этого мирно дремавший под лестницей, теперь глядит на меня озадаченно, не часто он видит своего хозяина, гогочущим в одиночестве. Я быстро тушу окурок и вскакиваю, в два прыжка оказываюсь рядом с псом – пожалуй, моим лучшим другом за последнее время – треплю его за уши и все еще улыбаясь, приговариваю:

– Симон, к нам едет Хейли! Ты скучал?

********************

За неделю до рождества Нью-Йорк прекрасен. В окнах домов мерцают новогодние гирлянды, громадные ели украшают крупные площади, повсюду открыты ледовые катки, то тут, то там, слышна рождественская музыка. Витрины кафе и магазинов обклеены искусственным снегом. Настоящего в этом году пока не случилось. Зима вообще выдалась теплой: все вокруг говорят о глобальном потеплении. Я солидарен, люди губят планету, а на континенте снег нынче можно найти только на моей родине – в далекой Канаде. Буквально на днях, сестра поделилась снимками в фейсбуке – Монреаль занесло, чуть ли не по самые крыши легковушек.

Я иногда ностальгирую по Квебеку, порой даже думаю вернуться туда, когда меня накрывают черные депрессии самобичевания, и я кажусь себе дерьмовым актером. К счастью такое происходит не постоянно.

Но я люблю Нью-Йорк. Он дышит и живет со мной в одном ритме: он, то блистательный и дерзкий, словно аристократ, то уютный и романтичный, точно первая любовь. В иные дни он накрывает меня серыми облаками, и давит своим грандиозным величием. Но чаще всего я плыву по нему, как рыба по полноводной реке. Мощное течение этого города каким-то невероятным образом всегда выносит меня в нужное место и в нужное время. Где ждут новые роли, новые знакомства, новые возможности. Никогда не любил хваленый ЛА. В Большом Яблоке люди куда отзывчивее и настоящее. И еда вкуснее. А я чертов ценитель. Наверняка, таким образом, во мне говорят французские корни – наслаждение едой, хорошим вином и женщинами у меня в крови.

Сейчас я, накинув капюшон, бегу за цветами для Хэйли. С самого утра моросит. Чтобы порадовать ее, беру целую охапку, в которой есть даже какие-то экзотические амариллисы.

Я редко для кого покупаю букеты. Но Хейли любит цветы, а я люблю Хейли.

Да, я люблю ее. И, безусловно, я могу врать всем вокруг, и даже себе, что сердце мое открыто новым отношениям, но на самом деле она давно заняла там место на правах хозяйки.

Я не стану тащить это букетное роскошество в аэропорт, и привлекать лишнее внимание к своей, хоть и мало, но все, же известной персоне. Мы в любом случае довольно быстро окажемся в моей уютной квартирке в Бруклин-Хайтс.

Эти щегольские апартаменты в два этажа уже на протяжении трех лет являются мне домом. Три спальни, просторная кухня и гостиная. Что еще нужно холостяку, считающему себя восходящей звездой инди-фильмов?

За годы, что мы знаем другу друга, – а это без малого восемь лет, – Хейли бывала тут много раз. Когда она приезжала в Нью-Йорк на очередные кинопробы, в один из свободных дней, мы оставались у меня дома, заказывали китайскую еду и занимались любовью до изнеможения.

Горячие губы, податливые объятия, ее голос, срывающийся от стона, сладостный вкус на языке. Одно короткое воспоминание об этом заставляет кровь быстрее бежать по жилам.

Те подруги, что у меня были за эти полгода, остались в памяти лишь бледными тенями, между тем как о Хейли я помню все, и в мельчайших деталях.

Бог мой, как же я хочу обнять ее. Обнять, раздеть и исцеловать каждую гладкую округлость и соблазнительную впадинку, каждый крутой изгиб и волнующую ложбинку ее желанного тела.