Охотник

Охотник

Я — Охотник. И это моё имя. Именно имя — не обозначение рода деятельности, не кличка, не фамилия.

Так меня звали не всегда. Изначально, от рождения — Сашенька, когда подрос — Сашка, затем — Александр Иванович. После начала эпидемии; после того, как весь мир полетел в тартарары — снова стал Сашкой, иногда Александром.

Новое имя нашло меня шесть лет назад и небо тому свидетель — я не хотел его. Не просил, не выбирал, не придумывал. Люди нарекли.

Но обо всём по порядку.

Каких-то десять лет назад у меня было всё, о чём только может мечтать среднестатистический человек. Жена, две дочки, собственное стабильное дело и отдых у тёплых морей четыре раза в год. Идиллия.

А затем привычный мир рухнул. Животные стали Тварями, страну захлестнул мор, не щадивший никого. Пропали свет, связь, еда, топливо, человечность.

Но и в те, чёрные дни я не сдался. Вместе со своим закадычным другом Димкой, посовещавшись, похватали семьи в охапку и бросились прочь из города; подальше от всех тех ужасов, превращавших в руины высокоразвитую, как мы ошибочно считали, цивилизацию.

Но не на юг — туда устремились все, создавая сумятицу и перенося болезнь с собой. На север — в глушь, в леса. Как можно дальше от всего рукотворного.

Хорошо, что в своё время не пожадничал и купил неплохого проходимца — Mitsubishi Pajero. Именно он нас и завёз к чёрту на рога. Туда, где даже в старые времена посторонних людей видели раз в год. За Кадый, что в бывшей Костромской области.

Душевные там места, тихие. Почему именно туда? До сих пор сам не понимаю. Паника гнала, бездумно — дальше, дальше. В те смутные дни у двуногих, разумных и не очень, желание было лишь одно — убежать, спрятаться, забиться в норку. Все боялись всех.

У нас получилось. Остановились мы в старой деревне, в которой уцелели всего три дома. Два пятистенка с одной стороны — в них местные старики, мрачные и нелюдимые люди, свой век доживали; и типовой колхозный сруб на две семьи — с другой стороны. Посредине одни заброшки стояли.

В тот самый двухместный домик мы и заселились. Привели в порядок, как умели, побелили-покрасили, да и стали жить. Не Бог весть что, но хоть так... То, что за стеной спальни соседей слышно — нас с Димкой даже радовало. Этакий осколочек нашего многоэтажного прошлого. Чувство соседского локтя, можно сказать...

Дружно жили, ничего не скажу. Постоянно в гости друг к другу ходили, дети вместе росли, жёны не скандалили из женской вредности. Что ещё надо, чтобы пересидеть апокалипсис?

Иногда подопьём фруктовой бражки и размечтаемся:

— А хорошо бы сейчас на пляже тюленем развалиться... да с пивком...

— И кино какое-нибудь, да хоть бы и сериал, под кондиционером лёжа глянуть с вискариком...

А жёны такие:

— Эх, вы! Как были ленивыми алкашами — так и остались! Только пьянствовать и можете, бескультурные... Разве это отдых? Отдых — это прогулка по вечерней набережной в закат, это яхта с солёным ветром и белыми парусами, это уютный рыбный ресторанчик с белым вином и свечой...

Так вот. Жили воспоминаниями. Но и про настоящее не забывали. Огороды разбили рядом, сад посадили вдобавок к имеющемуся, кур завели. Точнее не кур — фазанов. По весне птенцов наловили. Да какая разница? Кушать их тоже вполне себе вкусно.

И твари нас не беспокоили ни разу! Так, изредка следы мелькнут — и только. Прямо вот везло нам — аж самим не верилось!

***

Как-то летом, под утро, слышу — во дворе выстрел, потом другой, третий. Я как был, в одних трусах, на улицу со своим ружьишком рванул. Оказалось — Димка шмаляет. Говорит:

— Семья кабанья к нам пришла, всю картошку потоптали и попортили. Я вон, двоих подстрелил! Мамашу и поросёнка! Кабаниху всего с двух выстрелов, представь!

— А батя их где? — спросил тогда я.

— Убежал. Остаток выводка в лес увёл. Да чёрт с ними, пошли туши освежуем! Тепло ведь, протухнуть мясо в два счёта может!

Ух, и праздновали мы тогда! Даже шашлык замариновали и на углях пожарили! Жёсткий, конечно, получился — но нам и такой в радость!

Лучше бы мы тогда проспали эту картошку, будь она проклята!

Через неделю решил я сходить за деревню, силки на зайца проверить. Планово; ничего необычного. Мы их почти каждый день навещали, и всегда с мясом возвращались. Много мелкой дичи стало, хищника то нет.

Пошёл сам. Димка остался наших охранять, пока они среди грядок копошатся. С ружьём, как положено. Мы безопасностью не пренебрегали, время такое.

И пары километров не успел отойти, как слышу — грохнула двустволка другана. Я её по звуку ни с чем не спутаю. Рванул назад. Прибежал — а там мои... Порванные ... Потоптанные... Димкины жена с детьми в доме, трясутся от страха. У него лицо белое, ни кровиночки.

— Саня... Из лесу твари напали... Не уберёг.

А я и ответить не могу. Стою, плачу, вот прямо навзрыд. И ничего не соображаю.

Отнёс я своих в дом, уложил рядком, обмыл. Смотрю — бутылка стоит с брагой мутной, яблочной. Даже не помню, как влил в себя эту гадость. Потом за второй пошёл в погреб. Затем у Димки добавки выпросил — он дал.