Охотники

Охотники

По ночному небу плыли облака, то обнажая бледный лик луны, то пряча его от любопытных глаз. Тени скользили по земле, пятная её тьмой. На кладбище у церкви святой Бенедикты, что располагалась на холме рядом с небольшим, сонным городком, было тихо, лишь ветер шелестел травой, да раздавались едва различимые шаги на дорожке рядом со старыми захоронениями. Между крестами, увитыми белыми цветами, шла молодая женщина. Её лица не было видно под широким капюшоном, а фигуру скрывал плотный дорожный плащ.
Часы на башне ратуши в городке пробили полночь. Лунный свет залил землю, очертив силуэты чёткими чёрными линиями. Где-то протяжно и тоскливо вскрикнула птица. Женщина остановилась и откинула капюшон на плечи. Её чёрные длинные волосы были заплетены в косу и уложены вокруг головы, бледное лицо застыло, на губах играла жестокая, холодная улыбка. Она замерла, прислушиваясь к звукам ночи.
Выждав несколько минут, женщина подошла к надгробию и сорвала белый, светящийся в темноте цветок. С его тонких, изогнутых лепестков на пальцы ночной путницы осыпалась мерцающая пыльца.
– Datura. Такая редкость, – женщина положила цветок в карман плаща и вытерла пальцы о платье. Достав нож с длинным тонким лезвием из потайных ножен в рукаве, она приблизилась к старому, покосившемуся кресту, сплошь увитому белыми цветами. Срезав несколько самых крупных бутонов, она убрала их к первому.
Шагнув в сторону, женщина едва не споткнулась о выпирающий корень. От запаха цветов кружилась голова, пробуждая желания, совершенно неуместные на кладбище. И ещё менее – в такую ночь.
В шелесте ветра различить тихий шорох было непросто. Женщина убрала нож и завела руки за спину. Гостей было несколько и они явно таились. Но от них разило гнилью, и запах этот было никак не скрыть.
– Надо же, простые трупоеды. А я полагала, тут будут макабры, – женщина вытянула из-за спины изогнутые клинки длинным, плавным движением. Рукояти на них крепились не с одного конца, как обычно, а сбоку, что позволяло использовать всю поверхность лунообразного клинка с заточенными концами.
В пятно лунного света вышел первый трупоед. Высокий мужчина в остатках изодранной одежды – рубашки и брюк простого кроя, которые обычно носила городская беднота – скалил заострённые зубы, едва помещавшиеся в раздавшейся челюсти. Пальцы его заканчивались короткими, но острыми чёрными когтями, верх спины и грудь покрывала короткая шерсть. Крестьяне вполне могли принять трупоедов за оборотней, но те во всём отличались от вервольфов, куда более сильных и опасных.
Женщина подняла парные клинки, упёрлась каблуками высоких сапог в землю. Трупоеды никогда не ходили поодиночке, кладбище было старым, так что стая могла оказаться большой. Кроме того, вожак вёл себя слишком самоуверенно, хотя не мог не почуять, кто перед ним. И всё равно он сделал шаг, другой, потом раскинул руки и бросился вперёд. Напал трупоед молча, раззявив пасть, и попытался сразу ударить растопыренными когтями в грудь. Женщина отклонилась назад, взмахнула лезвием наотмашь, прочертив кровавую полосу по груди трупоеда. Одним из самых важных отличий этой низшей нечисти от истинного вервольфа было то, что убить их можно было относительно просто. Почти так же просто, как выносливого и сильного человека.
Трупоед отшатнулся, с удивлением уставился на свою грудь, залитую кровью, потом оскалился и метнулся вперёд к своей слишком непреступной жертве. Он всё ещё не издавал ни звука, выли эти твари только, когда начинали пировать. Женщина досадливо поморщилась – порез оказался слишком поверхностным, такой мелочью ночную тварь было не остановить. Следующий удар она нанесла остриём лезвия, развернувшись спиной к противнику и ударив левой рукой назад. Посеребрённая сталь прошила грудную клетку трупоеда с влажным хрустом. На спину охотницы плеснула остро пахнущая кровь. Следующий удар был направлен уже вперёд – к бросившейся на неё второй твари. Пришёлся он в живот, и женщина потянула клинок на себя, вытягивая кишки наружу. Тварь царапнула лезвие когтями, от них повалил чёрный дым.
После первых двух погибших остальные перестали прятаться. Они появлялись из-за надгробий, спрыгивали с крестов и неслись вперёд, не считаясь с потерями. Теперь уже каждый удар охотницы находил цель, кровь забрызгала платье, залила руки и лицо. Женщина отбивалась молча, стиснув зубы. Трупоедов оказалось много, больше, чем она предполагала. Земля стала влажной от крови, скользкой от слизи. Посеребрённые лезвия потускнели, а в мышцах поселилась слабая, но раздражающая боль. Ночные твари не издавали никаких звуков, но умирали тяжело, не желая сдаваться до самого конца.
Удар клинком в горло тощего, одетого в крестьянскую холщовую рубаху трупоеда едва не стоил охотнице жизни. Хлынувшая из разорванной аорты кровь залила глаза, заставив отшатнуться. Когти очередного трупоеда впились в плечи, но женщине удалось развернуться, ударить вслепую, ломая рёбра и пропарывая лёгкие. Её противник рухнул, захлёбываясь розовой пеной и цепляясь за сапоги когтями. Охотница опустила каблук, обитый серебром, тому на лицо, спешно протирая глаза. И снова – резкий разворот. Трупоед – мелкий, но шустрый – забрался на покосившийся крест и прыгнул, в надежде сразу вцепиться в горло. Клинки скользнули параллельно друг другу, вскрывая грудную клетку и живот твари. Женщина пинком отправила противника обратно, впечатав спиной в крест. Труп переломился, от удара его внутренности вывалились наружу. Грязная кровь брызнула на белые цветы, увившие крест. Следующему охотница проткнула остриём глаз, вытащила застрявший клинок, стряхнула глазное яблоко в грязь.
Стая и не думала снижать напор или отступать. Тело женщины покрывали мелкие раны и порезы, даже вшитая в подкладку плаща тонкая серебряная кольчужная сетка не всегда спасала. Плотная кожа колета, защищавшая грудь и спину, пока держалась, брюки под широкой юбкой позволяли двигаться свободно, но легко уступали острым когтям. Пока серьёзных ранений удавалось избежать, но охотница начала уставать.
После очередного удара её лунный клинок намертво засел в черепе твари. Выдёргивать его было бессмысленно – непростительная потеря времени могла стоить жизни. Женщина увернулась от чёрных когтей, сбросила схватившие её сзади руки и сдёрнула с ремешка висевший у пояса маленький многозарядный арбалет. Поведение трупоедов отличалось от того, к которому она привыкла за годы работы. Отпрыгнув назад, чтобы разорвать дистанцию, женщина едва не упала. Снова. Дурманящий запах стал сильнее. Во время схватки они истоптали немало цветов, их раздавленные лепестки были обильно политы и грязной кровью тварей, и каплями её собственной.
– Быть не может! – Женщина тяжело дышала, оглядываясь по сторонам. Основная часть стаи была прямо перед ней, но мелкие особи часто имели привычку обходить сзади и нападать со спины или с бока. – Datura действует и на них!
Услышав шорох за спиной, охотница резко развернулась и выпустила болт на звук, потом крутнулась снова, надеясь, что стая всё ещё стоит на месте. Вернуть равновесие она не успела, её схватили бугрящиеся мышцами руки, клыкастое, представляющее из себя смесь человеческого и животной морды лицо, приблизилось, обдав гнилостным запахом из открытой пасти. Трупоед тяжело дышал и причиной тому был совсем не голод. Глаза твари лихорадочно блестели, она старалась удержать жертву, а не покалечить.
– Решил поразвлечься перед ужином? – охотница нажала на спуск, арбалет тренькнул, выпустив посеребрённый болт в живот твари. Снаряд вошёл глубоко, заставив трупоеда согнуться и разжать руки, когти заскребли по древку. Тварь сама расцарапала кожу и мышцы, силясь достать жгущее серебро. Трупоед мотал башкой, скалился и дёргался.
Женщина с трудом отпихнула тяжеленную тушу в сторону. Мышцы трупоедов были плотнее человеческих, что делало ночных тварей сильнее и выносливее. А ещё – тяжелее. При этом они умудрялись двигаться почти бесшумно и очень быстро. Охотница снова взмахнула оставшимся лунным клинком, очерчивая перед собой сверкающую линию. Она уже поняла, что ей не хватит сил справиться со всеми. И лучше бы ей было погибнуть в бою. Datura уготовала ей участь куда более страшную, чем быть сожранной заживо. Не зажмуриться, когда к ней протянулись жадные руки, было сложно. Ещё сложнее – не попытаться убить себя. Охотница была уверена, что сможет преодолеть Договор, запрещавший ей вредить себе. Один раз, всего на миг, но сможет.
Губы сами собой растянулись в жестокой улыбке. Спина изогнулась, мышцы напряглись. Сражаться до самого конца – только так она и могла жить. Только это обещание – даже не клятву – готова была выполнить любой ценой. Кроме того, она подстраховалась. И времени прошло достаточно.
Огромное, покрытое шипами ядро, выплавленное в форме вопящего черепа, врезалось в живот ближайшего трупоеда, буквально разорвав того на две части. Ошмётки плоти забарабанили по надгробьям. Следующим ударом страшный снаряд смёл сразу двоих трупоедов. Их тела с влажным хрустом впечатались в каменный крест, завалив его на бок и заляпав кровью. Из тени от церкви показалась ещё одна фигура. Она была крупнее любой из ночных тварей, собравшихся на холме.
Облако снова набежало на луну, скрыв всю сцену непроглядной тьмой. Пронзительно взвизгнул воздух, рассекаемый ядром на длинной цепи в руке гиганта. Влажно хлюпнула гнилая плоть трупоеда. Басовито гаркнул большой арбалет, посылая болт ещё в одну тварь. Взметнулись потемневшие от крови клинки – охотница высвободила второй и теперь старалась наверстать упущенное и отомстить за собственный страх. Когда лунный свет вновь залил холм, на нём стояли только двое – молодая женщина с растрепавшимися волосами, залитая кровью, и высокий, крепко сложённый мужчина в распахнутом плаще. Его густые волосы были завязаны в короткий хвост, на лбу красовалось два коротких рога, а нижнюю губу оттягивали острые клыки. Через всю обнажённую грудь тянулась закрытая, прошитая алыми нитками пасть, без губ, с такими же выпирающими клыками. Под тёмной кожей бугрились мускулы, звериные жёлтые глаза внимательно разглядывали охотницу.
– Мара, – раскатисто проговорил великан. Только он звал её так. Остальные – Маргарет или – очень немногим это было позволено – Марго. – Я же предупреждал не лезть без подготовки в непроверенные места.
– А я подготовилась, – улыбнулась Марго, подходя к мужчине. По пути она выдернула из трупа засевший в нём клинок. – Ты ведь здесь, наставник.
Охотница, только услышав о пропавших путниках, нищих и кошках, сразу же послала телеграмму. Благо, знала, где искать. Марго резким движением воткнула лезвия в землю, подвесила арбалет обратно на пояс и подошла к возвышавшемуся над ней мужчине. Тот стоял неподвижно, у ног его лежал присмиревший железный череп, в левой руке – большой и тяжёлый, обитый сталью многозарядный арбалет. Охотница подошла вплотную, обвила руками шею наставника и жадно впилась поцелуем в его губы.
Тот завёл руку за спину, цепляя арбалет, потом положил ладонь Марго на талию, прижимая к себе и чуть приподнимая. Поцелуй был, как и всегда, солёным от капелек крови, а голова перестала кружиться, наполнившись странной лёгкостью.
– Я так скучала, Густав, – промурлыкала Марго, отстраняясь.
– Рассказывай, – бросил Густав, цепляя на железный череп клетку и вешая вместе с цепью на пояс.
– Всё как всегда, – пожала плечами женщина, делая шаг назад и окидывая взглядом поле боя. Кому-то придётся изрядно потрудиться, очищая здесь всё. – Пропавшие вестовые, местные оборванцы, кошки.
– Кошки? – Густав обошёл свою ученицу и вытащил её клинки из земли, покачал головой. Охотница со вздохом достала из кармана кусок плотной ткани и протянула ему. – Кошек убивают макабры.
– Верно. И я так подумала, потому сразу написала тебе. А оказалось – трупоеды. Странно. Здесь им делать нечего, – Марго смотрела, как наставник тщательно протирает лезвия. В голове у неё роились совсем неуместные мысли. Впрочем, для них тоже были причины. – И ещё Datura, её здесь очень много. Это ещё и тёмный сорт, реагирует на кровь. На святой земле ему не место. И как вообще пропустили такое изобилие?
– Datura, значит. А я-то думаю, что не так, – усмехнулся Густав, возвращая клинки.
– Её здесь быть не должно, – покачала головой Марго. – Я взяла образцы перед нападением. Их стоит как следует изучить, послать в Монастырь. Или даже отвезти самим и как можно быстрее.
– Согласен, – Густав усмехнулся. – Но сперва стоит обследовать церковь.
Марго кивнула, убрала клинки и накинула капюшон. Она тоже собиралась начать с церкви, макабры обычно обитают именно там. Но не успела. К чернеющему на вершине холма зданию они шли молча. Густав двигался бесшумно, сливаясь с тенями. Так ему было проще.
Дверь оказалась незапертой, в нартексе было темно и пусто, пахло ладаном и давленой хвоёй. Если первое ещё легко было объяснить, то второе не было обычным, а значит, вызывало подозрения. Внутри самого здания было немного светлее – луна снова вышла из-за облаков и осветила неф через высокие стрельчатые окна. Ряды скамеек стояли ровно, ни предосудительных запахов, ни странных рисунков не было. И даже выпотрошенного, распятого трупа священника в алтарной части. Марго бросила быстрый взгляд на колонны – никаких привязанных трупов, ни распятых, ни вниз головой, ни за руки. Ничего.
– Выглядит чисто, – охотница быстрым шагом прошла к первым рядам скамеек. В изменчивом лунном свете храм казался самым обычным.
– Он не осквернён, – выдохнул Густав, замерев у неё за спиной.
– Это можно исправить, – Марго обернулась к нему, развязывая завязки плаща. – Нам простится после всего. Место всё равно заново освятят.
Густав не ответил, притянул женщину к себе, утягивая в поцелуй. На этот раз останавливаться он не собирался. Марго упёрлась руками в клыки на его груди, царапая пальцы, потом спустилась ниже, к пряжке пояса. С грохотом на пол упали череп в клетке и арбалет. Густав только усмехнулся, разрывая поцелуй и сыто облизываясь. Он сел на скамейку в первом ряду лицом к алтарю, но смотрел только на стоявшую перед ним женщину.
– Зря ты так с Кристофом, – усмехнулся он, помогая Марго расстегнуть крючки колета. Потом жадно втянул носом воздух, сжал в ладонях груди, коснулся подставленного горла языком, вырвав самый первый, нетерпеливый стон.
– Переживёт, – выдохнула Марго, торопливо расстёгивая и стягивая штаны. С сапогами пришлось повозиться. Защиту они давали хорошую, но вот снять их быстро получалось не всегда.
Густав только отвлекал, развязывая шнуровку рубашки и прижимаясь губами к коже на груди в нетерпеливых поцелуях. Марго уселась ему на колени, требовательно подалась вперёд, с облегчением ощутив то, чего так долго ждала. Жар захватил тело, поднявшись снизу по позвоночнику, заставил выгнуться, спасаясь от нестерпимого огня. Сильные пальцы с короткими когтями сжались на талии, не давая упасть. Ладонями она чувствовала, как натянулись алые нити, но разорваться они не могли. Она не позволит.
Каждое движение – острое, жадное, невыносимое – заставляло её тело изнывать от желания и наслаждения. Datura пропитала её кожу своим ядом, сводя с ума и заставляя стонать от наслаждения, зажмурившись до цветных кругов. Густав был везде, на каждом участке кожи, в самой её сути, но даже этого было мало. И яркой, срывающей последние барьеры вспышки – со вкусом крови на губах и болью в висках – тоже оказалось мало.
– Ещё, – тихо выдохнула она, целуя, касаясь, растекаясь в чужих руках.
– Конечно, – и улыбка на губах, плавящееся золото в глазах.
И снова вкус крови, жар, что сжигает дотла, и невозможность вдохнуть. Горло срывается криком, а перед глазами – пылающий город и чёрные кресты. Бесконечные ряды чёрных крестов до самого горизонта. Птицы, огромные стаи птиц на каждой крыше. Вороны с огненными глазами.

Воздух, холодный и терпкий, забрался под плащ, коснулся горячей кожи. Марго открыла глаза, сощурилась. Всё тело ныло и болело, но самые серьёзные раны были аккуратно перевязаны, а царапины и синяки она решила просто не замечать. Откинув плащ, Марго встала с неудобной и узкой скамейки, огляделась. Густав стоял в боковом нефе, разглядывал витраж. Он был на удивление спокойным. Кристоф в своей чёрной клетке лежал на полу. Череп оживал очень редко, и всегда это означало как минимум локальный Апокалипсис.
Марго прошла в боковой неф, ступая босыми ступнями по ледяному полу. Церковь в этот предутренний час была пропитана светлой, наполненной той благостной тишиной, которая бывает лишь под Рождество.
– Ты бы хоть оделась, – Густав повернулся к ученице. В неярком свете шрамы на его спине казались особенно уродливыми.
– Потом, – пожала плечами Марго. Вся её одежда в жутком беспорядке лежала сейчас где-то на полу у первого ряда скамеек. – Нашёл что-нибудь?
– Кое-что, – Густав посерьёзнел. На обнажённую ученицу он смотрел теперь по-деловому, оценивая, как сильно она пострадала в бою.
– Я в порядке. Обойдёмся без эликсиров, – дёрнула плечом Марго.
Витраж, на который так упорно смотрел Густав, отличался. Он был собран не только из кусочков стекла, часть ячеек занимали осколки костей. Марго готова была поклясться, что человеческих. И изображён на нём был весьма не каноничный архангел. Марго даже не смогла понять, кому принадлежит его атрибутика.
– Кто это? – охотница прижалась головой к плечу наставника. Нескольких часов сна ей для полного восстановления было недостаточно.
– У меня есть предположения. Но нужно вернуться в Монастырь и уточнить. Если я прав, у нас проблемы, – Густав приобнял ученицу за плечи.
– Это точно, – вздохнула она, отстраняясь, и зашагала обратно к оставленной одежде.
– Ты что-то видела? – голос Густава ударил в спину, толкнулся между лопаток. Как удар хлыстом. – Что ты видела?
– Горящий город и огнеглазых птиц, – Марго вздохнула и начала надевать штаны, надеясь, что вчера не повредила крючки и не порвала завязки. Уже затягивая шнуровку рубахи, она добавила: – И кресты до горизонта. Опять.
Густав ничего не сказал, но она спиной чувствовала, как он застыл, напряжённо размышляя. Это было только одно из её повторяющихся видений. В первый раз они её сильно напугали. Да и Густава тоже. Но сейчас она привыкла и научилась отстраняться, не смешивая процессы. И всё равно – это было пророчество большой беды. Очень большой. В Монастыре про это знали и не могли пока объяснить. Но доложить им нужно было немедленно. Это всегда было превыше всех прочих приказов.
Марго закончила одеваться, застегнула пояс с оружием и накинула на плечи плащ. Наставник молчал, но ему ничего и не нужно было говорить. Они возвращались с дурными вестями. Сюда направят группу следователей и ещё одну – зачистить и освятить место, а им придётся писать длинные нудные отчёты, сидя в крошечных кельях отдельно друг от друга. И получить ещё одно неприятное задание в качестве епитимьи. Впрочем, стоило того.
В городок они спустились в первых лучах солнца. Густав закутался в плащ так, что его совсем не было видно. Марго тоже предпочитала не показывать своего лица. Они скользили по сонным улочкам, словно две тени, безмолвные и незаметные. И только кошка – одна из немногих оставшихся в живых – проводила их взглядом.