Он был старше её

1. Мои соседи

Сколько себя помню мой сосед всегда ругался с женой. Честно говоря, даже не могу припомнить его без его вечно чем-то недовольной полноватой супруги.

Когда мне было восемнадцать она начала пилить его уже за то, что он постоянно пропадал на работе, а денег приносил недостаточно. Для неё.

В выходной день её крики разносились из их квартиры так отвратительно громко, что были слышны даже нам. Хотя мы с моей подружкой Викой Алёхиной, сидели на подоконнике на лестничном пролете между третьим и четвертым этажом. А они были на четвёртом.

- Да перестань орать! Дочь пугаешь!

Осаживал свою супругу дядь Миша. Выходил в такие моменты на лестничную клетку. Шарил по карманам в поисках сигарет. А их дочь, четырёхлетняя кареглазая Настюша, которая была просто куколкой. Выбегала к нему вся зарёванная и цеплялась в его ногу. Пока он не поднимал её на руки.

Ребёнок размазывал слёзы по щекам, а наша соседка, Ира, даже за это не упускала случая уколоть своего мужа. Она была холёная. Яркая блондинка с пышными формами в нужных местах.

При виде нас с Викой она кривила лицо и бросала детской курткой в Михаила Сергеевича.

- С Настей погуляй!

Резко шипела она мужу прежде, чем захлопнуть дверь перед его носом. Дядь Миша тяжело вздыхал. Одевал дочку, терпеливо ожидая, пока она проденет ручки в рукава куртки. Потом опять брал её на руки и спускался с ней вниз, на детскую площадку возле нашего дома, лишь ненадолго задерживаясь возле нас, молодых девчонок, чтобы стрельнуть сигарету.

Всегда почему-то останавливался возле меня, так что я слышала его запах с какими-то древесными и пряными оттенками и примесью дыма. Пронзительно смотрел мне в глаза и спрашивал:

- Сигаретку одолжишь?

Я дергала плечом и, как и много раз до этого, отвечала:

- Я не курю, дядь Миш.

Он смотрел на меня сквозь прищур так что мне почему-то становилось неудобно под его взглядом. Лицо покрывалось красными пятнами. А он насмешливо бросал:

- Хорошая девочка.

И поворачивался к моей подруге. С Викой ему везло больше. Взяв у неё сигарету, он закладывал её за ухо, пока Настя рассматривала нас большими открытыми глазами с блестевшими на её ресничках слезинками.

Потом поворачивалась к отцу и в который раз говорила ему:

- Я тоже хочу такие кудряшки как у Мироси.

Миросей она называла меня. Хотя для всех я была Мирославой. Я была обычной девчонкой. Даже не слишком красивой, наверное, если брать за основу привычные стандарты красоты. У меня были тонкие губы. Курносый нос. Карие глаза. И ещё и веснушки на лице появлялись весной и летом. Фигурой я тоже не могла похвастаться. Я была достаточно высокой. Метр семьдесят три. Но при этом долговязой и худой. Нескладной, как новорожденный жеребёнок. Но ей почему-то нравились мои кудри. Частенько я слышала, как за глаза она называет меня одуванчиком. Я казалась ей лёгкой. Воздушной какой-то.

Трифоновы оставляли её со мной, когда хотели уйти куда-то вечером. За отдельную плату конечно. Но я так не хотела возвращаться к себе домой, что согласна была делать это даже бесплатно.  

Когда дядь Миша с дочкой уходили, Вика называла его жену бестолковой сукой. Снова доставала пачку сигарет и закуривала сама. Конечно она пробовала приучать и меня к тому же. Но я до сих пор отказывалась. Отчим и моя мать, если бы я попробовала что-то такое исполнить, наверное, просто прибили бы меня. Мне и так казалось, что я живу в квартире, которую когда-то купил мой отец на каких-то птичьих правах. И они ждут не дождутся, когда я упорхну из родного гнезда.

Так что я просто смотрела через грязное окно подъезда, как Михаил Сергеевич раскачивает свою дочку на качелях. Смотрела на его широкую спину. Рассматривала небритое лицо. И то как он возится потом с дочкой в песочнице, не боясь запачкать брюки. Хотя опять же получит нагоняй от своей Ирки. Его жены.

И, наверное, завидовала Насте. Мой отец рано умер. Я его почти не помню. Потом в нашем доме появился Пётр. Второй мамин муж. Поначалу он ещё уделял мне внимание. И казался хорошим мужиком. Но после рождения Лильки, его родной дочери, я как будто стала лишней в своей семье. Я раздражала отчима. Мать. Потому что она вечно потакает ему во всём. И с годами их придирок и наставлений становится только больше.

Из-за них я вечно болтаюсь на улице. Или же соглашаюсь посидеть с Настюшкой.