Они приходят ночью

Они приходят ночью

В детстве меня каждый год отправляли на лето гостить к тетке в деревню. У нее был огромный частный дом, принадлежавший нашей семье больше чем полвека, и перешедшей к ней по наследству от родителей. То есть, от моих бабушки и дедушки по папиной линии. Несмотря на то, что помимо нее и папы в семье было еще двое детей- другие мои тетки двойняшки, дом как-то сразу было решено оставить именно ей. Возражать никто не стал. Родственники часто навещали тетку с визитами, а на лето со всех уголков нашей необъятной родины к ней съезжались погостить племянники, которых в общей сложности было восемь. Тетка не возражала, принимала всех радушно, каждый раз говоря о том, что «дом всех впустит». Мы проводили у нее по два летних месяца, ходили купаться на речку, собирали ягоды, гоняли на велосипедах по узким дорогам между тесными рядами частных домов, а в августе, каждый год в один и тот же день- двадцать пятого, ни раньше и не позже, родители приезжали одновременно за всеми и увозили нас домой, не оставаясь на ночлег. Мы уезжали с неизменной грустью- гостить в деревне нравилось всем. Дома нам приходилось сидеть в четырех стенах, ходить в давно надоевшую школу, гулять во дворе, закатанном в асфальт, сквозь который практически не могла прорваться зелень, жить по расписанию. А здесь была свобода- просторный участок, огромный двухэтажный дом, в котором было так здорово играть в прятки, речка и товарищи с соседних дач. Вечером мы неизменно собирались за столом, тетка зажигала керосиновую лампу, над которой кружились светлячки и начинала рассказывать… На час или два весь мир наш съеживался до размеров этого крохотного пятачка, освещенного керосинкой. Мы были здесь только физически, все наши мысли были далеко- там, в теткиных историях, таких реальных, таких притягательных для детей. Позже, когда мы стали старше, то не раз обсуждали- были ли эти истории реальностью или она каждый раз сочиняла их специально для нас? Не знаю. Так или иначе, эти моменты остались для меня самыми запомнившимися из детства- теплые летние вечера, освещенные светом керосиновой лампы, пахнущие чаем на травах, свежим медом и мокрой после дождя землей, с кружащими над нами ночными светлячками и тихим голосом, рассказывающим историю за историей. Я буду помнить и любить это время всегда, стараясь не думать о том, что было дальше… Любить, несмотря на это…

После того, как там же, на летней террасе теткиного дома, мы отметили мое шестнадцатилетие, приезжать на лето все как-то сразу перестали. Начались экзамены, поступление в высшие учебные заведения, все завертелись в этом пестром круговороте событий и на время забыли о нашем деревенском отдыхе.
За год до нижеописанных событий, мы всей семьей ездили навестить тетку. Она жила одна, и справляться с домом ей было теперь сложно. Мы попытались договориться с соседями о том, чтобы они помогали присматривать за домом. Многие отнекивались, категорически не желая нам помочь. И лишь соседка из дома напротив согласилась помогать с участком. Мама хотела было заикнуться о том, чтобы она хоть иногда заходила к тетке ночь, убедиться, что с ней все в порядке, но тут женщина ответила отказом. Заходить в дом ночью она наотрез отказывалась. Признаться честно, после столь долгой разлуки, мне было тяжело видеть тетку в том состоянии, в котором она была теперь. Она была похожа на привидение- худая, бледная, в перекошенной ночной сорочке, с волосами, некогда бывшими медно-рыжими, а теперь совершенно седыми. Но главное- она все время что-то бормотала. Из бессвязных ее речей сложно было что-то понять, однако, я уловил одно- она теперь боится оставаться одна. Ей казалось, что за ней кто-то подсматривает, следит. Пока мы сидели в комнате, она несколько раз просила меня пойти и посмотреть, не стоит ли кто за дверью, ведь там ясно видна чья-то тень. Я послушно проверял дверь, не желая спорить с пожилым человеком, но там, само собой, никого не оказывалось. Иногда тетка забывалась коротким, тревожным сном, а проснувшись, снова начинала просить проверить и запереть дверь, зашторить окна и не подходить к ним ночью. Ни за что не подходить ночью к окнам. Она повторяла это снова и снова, как заклинание, а я только и мог, что пытаться говоришь что-то в утешение, но слова не помогали. Папа остался, а мы уехали через три дня. Приезжали врачи, диагностировали у тетки параноидальную шизофрению, назначили лекарства, от которых она стала спать дольше и спокойнее. Через две недели папа смог оставить ее на попечении соседки и вернуться домой, надеясь, что теперь ей станет лучше. Но лучше не стало. В своих еженедельных отчетах по телефону, соседка говорила, что тетка постоянно шепчет, говорит, что за ней кто-то охотится и даже днем теперь требует закрывать окна по всему дому. Врачи советовали увеличить дозу лекарств, но это помогало слабо. А в конце августа, когда родители по моему настоянию уехали отдыхать, тетка умерла. Была суббота, когда мне позвонила все та же соседка и сказала, что нашла ее утром. Голос у нее был взволнованный, испуганный, мне даже показалось, что она близка к истерике. Тогда я не придал этому особого значения, учитывая то, что она пережила, это не удивительно. Соседка просила приехать как можно быстрее и освободить ее от всего этого. Она так и сказала «всего этого», не уточняя, что имела в виду. Я приехал туда на следующий день, который выдался дождливым и пасмурным. Огромный дом казался темным исполином, нависшим над узкой улицей, и наблюдал за окружающим миром желтыми квадратами окон. Я припарковал машину за забором, потому что место внутри было уже занято кем-то другим, и вошел во двор. Мне отчего-то показалось, что я не узнаю дома. Я знал здесь каждый камешек, каждый выступ, но никогда не было у меня здесь такого чувства- тянущего беспокойства, какой-то холодной тоски...
Мы собрались в просторной гостиной на первом этаже. Эта комната была обставлена еще моим дедом, в ней был огромный книжный шкаф, на полу лежали тяжелые ковры с восточными узорами, на стенах висели репродукции Айвазовского, а в центре был камин. Сколько себя помню, камин всегда топился, но сегодня в нем не было дров, не плясали озорные огненные искры, и от этого в комнате сразу стало неуютно. Помимо меня в тот день приехали мои двоюродные сестры- Майя и Алина, старший двоюродный брат Павел со своей женой, и младшие из нас Дина и Антон. Отсутствовали двое – Стас и Данила, родные братья Алины и Майи. Из старшего поколения была только моя вторая тетка Ольга. Ее близняшка тетя Шура осталась дома, потому что со дня на день ждала появления первого внука. Родителям я возвращаться из отдыха раньше времени запретил, Стас и Данила, по словам сестер, находились в разъездах по служебным делам. Впрочем, это особо никого не интересовало. С тех пор, как мы перестали собираться в этом огромном доме каждое лето, отношения между нами, братьями и сестрами, сначала стали более прохладными, а потом и вовсе перешли в разряд общения из вежливости. Вечеров с керосиновой лампой и светлячками больше не было и нас больше ничего не связывало, как ни грустно было это осознавать. Но, по случайности, судьба снова сводила нас в этом доме летом, в день, накануне двадцать пятого августа. Не думаю, что мы бы собрались здесь, если бы соседка, последнее время присматривавшая за теткой, не сказала мне по телефону, что тетка оставила ей завещание. Это было странно и никак не укладывалось у меня в голове. Жизнерадостная, бойкая женщина, рассказывающая истории летними вечерами, с медно-рыжими волосами, перевязанными пестрым платком, просто не могла написать завещания. В моем воображении эти два факта никак не хотели связываться между собой. Однако завещание существовало и теперь лежало на столе в центре комнаты, приковывая к себе взгляды родственников. По просьбе тетки, переданной через соседку, в этот же день сюда был вызван нотариус, который и прочел нам то самое завещание. Детей у тетки не было, поэтому она завещала свой дом нам, племянникам, надеясь, что мы разделим его между собой. Адвокат закончил читать и только после этого я оглядел лица своих братьев и сестер. Все они были бледны. Майя достала из сумки бутылку с водой и начала пить быстрыми глотками, словно ее мучила жажда. Павел крутил в руках ключи от машины, Дина теребила волосы. Тетя Оля обмахивалась мятым листком, который до этого держала в руках. Все явно нервничали, переглядывались, словно не хотели чего-то говорить вслух. В воздухе буквально витало напряжение. И тут произошло то, чего я никак не мог ожидать – прямо здесь, в гостиной, один за другим, мои родственники отказывались от наследства. Они перебивали друг друга, настаивая на том, что дома им не надо и они готовы подписать любую бумагу. Наверное, в работе нотариуса это был первый подобный случай, и он был явно ошарашен происходящим не меньше меня. Когда шум поулегся, он предложил всем, кто хочет написать отказ, сделать это прямо сейчас. За листками потянулись все, кроме меня и Антона. Тот сидел в кресле напротив меня и наблюдал за родственниками с усмешкой. Спустя пятнадцать минут на столе перед нотариусом лежало пять листков, исписанных ровным, похожим почерком. Внизу каждого листка стояла броская подпись, у всех одинаково крупная, и чуть наклоненная влево. Подписав листы, родственники явно немного успокоились. Ольга достала из лакового футляра длинные тонкие сигареты, щелкнула зажигалкой и закурила. По комнате быстро расползся едкий запах сигаретного дыма, смешанного с ментоловым ароматизатором.