Оскорбление

Оскорбление

_____ 

Как дела у Марка?  Ему немногим более шестнадцати лет от роду, и он угрюм, как и должно.  Фигурой парень в отца, статный, широкоплечий. Из рабочего рода, но лбом он предка превзошел, чуть грубоват нос, глаза серые, губы обидчиво сжаты, скулы не выражены. Еле заметно приукрашен веснушками.  Одет в штаны неопределённых серо-коричневых оттенков и рубашку, потерявшую белизну, поверх жилетка, на сапогах имелась заплатка, малозаметная.  Пасмурная клетчатая кепка завершала образ. Именно в таком виде он влился в легкой плотности поток жителей промышленных западных окраин и побрел в сторону дома, далеко. Тучи сгущались над четырехэтажными кирпичными кварталами.  В том переулке делать было нечего.

_____ 

В городе, когда необходимо было ходить на фабрику обуви, выполняя там бессознательные тяжелые функции, была обветшалая постройка, где имелся чердак. Это можно было снять за пару металлических монет, содержащих серебро. Но было и такое место, которое Марк считал настоящим своим домом. И не обрел бы его, если бы не суеверная защита.  В трёх милях от города стояло здание. Деревенский коттедж, под стать зажиточному фермеру. Туда наведывался зачастую этот парнишка. Там обитал скудной своей душой, мыслями прятался. Это место питалось его любовью, иногда так казалось…   Здесь не было ничего, и потому находиться оказывалось приятно.  Подошвы обуви утверждали плоские камни старой извилистой тропы, ведущей через заброшенный сад. В заветном месте гораздо сильнее ощущалась наступавшая осень. Листва ещё не пожелтела, но природа вообще теряла свежесть. Он шел не смотря на фасад, а глядя на тропу. Затем побежал, тогда детали смазывались в движении, утекая под ноги.  Дом скрывался за поглощающей всё рощей.     Вечер.  Все обрело живой красноватый оттенок временного хода.  Белая дверь скрипнула.  Марк зашел внутрь и очутился в гостиной. Немного посмотрев на помещение, куда ворвалась уличная свежесть, насладился своим прибытием и закрыл наконец родную дверь за собой. Слева лестница, он поднялся на второй этаж, где были две светлые комнаты, зашел в, условно, свою. Там были окна в двух стенах, образующих единый угол. Справа от двери кровать, далее большой

шкаф со стеклянными дверцами, внизу были отдельные секции, там хранил немногие свои вещи.  В остальном тут пусто, от того просторно. В окна скреблись серые ветки платана, листья которого обретали золото.

_____ 

В этот дом никто не заходил.  Деревня опустела.  Все по одной причине. Суеверие.  Местные обыватели верили в то, что место занято некой жуткой тварью. Об этом мало и неохотно толковали, такое не рассказывали, тем более, не объясняли. Здешний житель чувствовал эту ситуацию. И всё.  Изредка Марк думал о данном сложившемся причудливом условии. Никогда эмоции или мысли не напоминали об этом. Удивительно положение стало для него нормой и забылось, не оставив никакого следа, никакими отягчающими условиями суеверие не обогатило жизнь.  Наоборот.  Оно дало карман в местности, в которой Марк обитал.  Иногда фабрика и городок казались ему неким графством, за пределы которого он, как отсталый подавленный земледелец никогда не выйдет, только и будет знать, что пахать, да помрет здесь же. С другой стороны, такая судьба должна его устраивать. Однажды он угрюмый сидел на лавочке, а мама вывешивала белье на верёвке, во внутреннем дворике тех трущоб, где они обитали когда-то. Он дулся довольно долго, пережёвывал обиду, уже даже не помнит, что случилось тогда. Родитель будто невзначай подошла и сказала мельком короткую, но твердую, как бетон, вещь: "если будешь думать о всех несправедливостях…"  Ветка скользнула по грязному стеклу, с легким скрипом.  Марк поднял голову.  Лежа на кровати, не успел произнести про себя фразу, но знал её наизусть, что важнее, понимал наизусть, проговаривать не было необходимости.  Вновь воспоминания… Пристрастие к воспоминаниям было не лучшим признаком изменений в жизни. Марк это понимал. Его мама иногда разговаривала сама с собой, когда ей казалось, что никто её не видел. Вырывались лишь реплики из стареющей глотки, но по ним становилось ясно, что она пережёвывала никчемное прошлое. И теперь парень не хотел стать таким же. От таких подслушиваний имелось послевкусие глупого ужаса и угнетения.  Когда обратные мечты, то есть такие, что о прошедшем, слишком сильно поглощали его, он отвязывался от них не только с удивлением и легким страхом — "не сказал ли я это вслух?", но с печальной миной. Хотел злиться на себя за такое поганое пристрастие. 

"Жить нужна не так, чтобы потом хотелось все изменить… я не хочу жить прошлым и разговаривать с самим собой!" — панически утверждал он, восклицал, запоминал.  

_____  

Началась эпоха дождей.  Зарплаты хватило на еду, но на ремонт обуви он взял в долг у приятеля, с которым впервые пробовал алкоголь, пару месяцев тому назад, и уже пожалел об этом решении, так как понимал, что денег отдать со следующей зарплаты не хватит…  На самом западе стоит фабрика.  Несколько красных кирпичных корпусов, кое-где высятся закоптившиеся трубы, огромные, словно столпы производства, подпирающие этот мир. Площадь огорожена дощатым высоким забором, покрашенным в черный, с колючей проволокой.  Небо было пасмурным. Множество белых облаков наслаивались на серые. Оно угрожало, но столбы дыма надёжно подпирали его.  "Я построил эти столбы…" — усмехнулся про себя Марк.  Парень шёл до ближайшей трамвайной остановки, чтобы прыгнуть сзади и проехать зайцем снаружи пару десятков кварталов до своего чердака, забрать деньги, которые там хранил и отправиться на рынок, чтобы, может быть, своровать немного фруктов.  Следующий день выходной.  Это был короткий вдох свободы.  После рынка Марк пойдет в своём любимое местечко.

 _____ 

Против двери располагалась кухня.  Она была выкрашена в холодные тени, рядом с окном, которые было в свою очередь почти напротив входа в комнату, стояла печка толстобрюшка.  Улыбка приятно растянулась, глаза сузил добрый прищур.  Марк опустил тряпичную сумку на пол, стал пред ней на одно колено и торжество достал кусок краденного мяса, завернутого в полотенце. Ему удалось стащит шейку.  Также он принес немного овощей, среди прочих покупок нашелся хлеб. Его Марк ни за что не воровал, считая, что это не благородно для рабочего. Но о краже мяса был решительно иного мнения, ведь это пища богачей, торгуют ею, соответственно, редкие деляги, способные перегрызть горло.  "Горлогрызы мне не товарищи!" — воскликнул про себя удачливый парнишка, ухмыльнулся, от того, как ловко и невинно обозвал торгашей, не применив черную низкую ругань.  Он старался даже не думать бранью с тех пор, как познакомился ещё с одним укромным место, стывшим для него уютным уголком его расширявшегося мира…