Оставлю тебя себе

Где-то под Череповцом.

Двадцать три. Странное, если задуматься, число. И возраст так себе. Ни рыба, как говориться, ни мясо.

Это было первое день рождение, которое я встречала без него. Дима всегда за последние шесть лет присылал мне какой-нибудь подарок и букет полевых ромашек. Моих любимых. Где он их находил в начале января – загадка. Сильно подозреваю, что заставлял пацанов выращивать в горшках на подоконнике.

Его нет уже четыре месяца. Четыре месяца я живу, словно в коматозе. Каждый третий прием пище выблевыю и, кажется, Наташка думает, что я всерьез вознамерилась сдохнуть. Не то, чтобы у нее не было на это совсем никаких оснований… Просто… Я не думала, что потерять его будет настолько больно. Настолько ошеломляюще больно, что из-под ног выбивает почву, а легкие рвет от нехватки кислорода. Наверное, я недооценивала силу любви, как принято писать в женских романах.  Хотя, тяжело назвать любовью всю ту муторную сучью зависимость, которая была между нами. Я с большой натяжкой могу назвать это бешенной страстью, но более подобает все же слово зависимость. Больная, губительная для нас обоих. Для Димки – смертельно.

Лариса, где-то месяц назад, звонила мне. Пьяная в сопли лепетала что-то о том, как она меня ненавидит. Как выводит ее из себя одна только мысль, что я живу, а он нет. Обвиняла меня во всех смертных грехах. Жизнь я ей, мол, сломала. Если бы, мол, не я, Дима бы остался жив, любил бы ее и дочку, все бы у них было радужно и единорожно, и вообще мразь я еще та. Собственно, я не спорила. Курила и слушала, думая о том, что небо сегодня на диво чистое. В конце разговора Лариса проклинала меня, бросив трубку, а я с каким-то отстранением подумала о том, что, кажется, давно уже порчу поймала. Бабульке какой, наверное, место в трамвае не уступила.

Все это время Ната с Ромкой носились со мной, как с писаной торбой, не давая лишний раз задуматься о бренности бытия. А я люблю о ней поразмыслить, ну! Я была им, правда, очень благодарна, но совершенно не понимала, зачем делать из всего этого такую трагикомедию. Совершенно не обязательно каждый божий день превращать в увлекательный аттракцион «развесели депрессивного хомяка». Если уж на то пошло, мне просто нужно было время. И покой. И алкоголь. Много алкоголя! Но напиться мне все никак не выпадало шанса.

Собственно, я думаю, что именно то, что молодая чета Кировых не давала мне излить горе в пьяном приступе истерики, и привело ко всему, о чем я поведаю ниже. Серьезно, это только их вина, ибо сама я просто агнец божий и сахарная ватрушечка, не меньше.

***

Бывало ли с вами такое, что еще до полного пробуждения организма ты понимаешь, что глаза открывать не стоит. Там, в реальности, лютая жесть, ничего хорошего не предвещающая? Если да, то вы меня поймете.

Глаза открываться отказывались на отрез, ресницы слиплись от туши, а в горле была пустыня не меньших размеров, чем Сахара. В совершенно, девственно пустой голове набатом бил церковный колокол. «Грешно столько пить!» БОМ! «И запивать пивом самогон не стоит!» БОМ! Вот, собственно, то, что я запивала самогонку пивом, я помню, а где, с кем и зачем же я так опрометчиво поступила – ноль. Не помню от слова совсем.

Правый глаз открылся с нечеловеческим усилием, потеряв в неравной борьбе с качественной французской тушью половину ресниц. В обозримом пространстве обнаружилась небритая мужская физиономия.

Ага…

Второй глаз открылся по инерции. Интересно… Я лежала лицом к лицу с незнакомым мужчиной. Стоит признать, что был он очень симпатичным. Не больше тридцати, смуглая кожа, черные волосы, брови вразлет и недельная щетина. Опустила взгляд на обнаженную накаченную грудь, уважительно кивнула рельефным кубикам на прессе. Дальше были, спасибо великий Тесла, черные брюки.  Я, к слову, была одета в легкую майку и джинсы, в которых и выходила из дома. Майка, к слову, была не моя и размера на три больше. Но женская….

Ага…

Обвела взглядом комнату, приподнимаясь на локтях и стараясь не разбудить незнакомца. Эм… Мы с ним лежали на высокой кровати, рядом стол, застеленный узорчатой скатертью и кружевной белой салфеточкой. Такая же кружевная салфетка висит на плазме напротив. Я сдержала смешок. На деревянном полу домотканые коврики. Знаете, веселенькие такие, в полосочку… Я даже немного залипла, перескакивая с одной полоски на другую. Брр…

Надо валить.

Стараясь не скрипеть пружинами, начала перебираться через мужчину. В голове шумело. Казалось, я еще даже до конца не протрезвела.

Незнакомец неожиданно заворочился, поймал меня за талию, переворачивая на бок и прижимая к перине горячим торсом.

- Рано еще, - прохрипел он. – Спи.

И чмокнул в район виска…

- Охуеть! – прокомментировала я, замирая. Воспоминания возвращаться отказывались, а мужик, каким бы он не был привлекательным, оставался незнаком. – Рота подъем, нах! – заорала я ему на ухо.

Мужик встрепенулся, ошарашенно распахивая болотного цвета глаза, стараясь промограться и понять, что происходит. Вот и я, мил человек, не отказалась бы. (Понять, конечно). Потом перевел взгляд на раздраженную меня, прищурился. Оглянулся на окно. А потом опять увалился на подушки, почти погребая меня под собственным горячим телом.