Освобождение через любовь

1.

- Подожди меня! — кричу я, задыхаясь от бега.

Ноги скользят по мокрой траве узкой тропинки. Пытаюсь ускориться, но длинное платье путается в ногах. Поднимаю подол как можно выше — шире шагать. Каждое движение даётся с трудом — монашеское одеяние, создано для скромности, а не для безумной погони по лесу.

- Это нечестно! — восклицаю я с иронией - Я бегу в платье, и у меня всего две ноги!

Почти инстинктивным жестом срываю с головы монашескую вуаль, позволяя ей упасть на устланную листьями землю. Длинные шелковистые волосы волной рассыпаются по спине. Лёгкий ветерок играет с ними, заставляя трепетать в такт моим торопливым шагам.

В последней попытке продолжить бег я спотыкаюсь и падаю на мягкое одеяло из листьев. Перевернувшись на спину, смотрю на голубое небо, проглядывающее сквозь разноцветные ветви деревьев. Прохладная листва под спиной дарит ощущение спокойствия.

Перевожу взгляд на Товия - стройного пса с золотистой шерстью, сверкающей в лучах яркого осеннего солнца. Широко улыбаюсь, восхищаясь его энергией и той простой любовью, которую он выражает без вопросов и осуждения. Товия, мой дорогой и лучший друг. Он радостно виляет хвостом и послушно ложится рядом. Вместе мы созерцаем нетронутый пейзаж перед нами.

Сейчас середина осени.

Монастырь, расположенный на крутом холме, окружён густым лесом, который в лучах заходящего солнца играет жёлтыми, оранжевыми и красными красками. Серебристая река, почти скрытая облаком тумана, течёт у подножия холма. Сам монастырь выглядит строго: каменные стены вздымаются ввысь, создавая впечатление скорее крепости, чем святилища. Природа вокруг окутывает это место дикой и нетронутой красотой.

Лес обладает таинственной властью над моей душой. Всякий раз, когда мне удаётся пробраться за пределы монастыря, я бегу к этим старым деревьям с Товия рядом и теряюсь в их тенях. Я люблю это место — монастырь; он и моё спасение, и мой приговор.

- Хорошо! — вздыхаю я, произнося это уже в который раз. - Здесь, Товия, мы проживём до конца наших дней.

Глажу его жёсткую шерсть и, заметив согласие в его глазах, обнимаю, чувствуя, как сердце наполняется теплом и любовью.

Выросшая в стенах монастыря, я научилась принимать свою судьбу, но не могу прогнать из сердца тоску по свободе, которую никогда не познала полностью. Мне было семь лет, когда родители погибли в кораблекрушении. Я смутно помню их лица: мать со светлыми волосами и нежными глазами, отца с его тёплым смехом и сильными руками. После их смерти меня отправили сюда, в монастырь, мои единственные оставшиеся родственники — тётя и дядя.

Я не покидала территорию монастыря двенадцать лет.

Было только одно исключение — три года назад. Это случилось зимой, когда раз в неделю старшие монахини выходили на окраину города, чтобы помочь бедным людям. Обычно они кормили их, лечили раны, приносили чистую и тёплую одежду, а грязную и рваную брали на починку. Молодым монахиням не разрешалось покидать монастырь. Было раннее утро, когда они готовились уходить. Вместе с другими монахинями я помогала заполнять повозки, обычно мы клали молоко, хлеб, травяные лекарства и тёплую одежду. Случайно подслушала разговор и узнала, что несколько монахинь заболели, а число бедных, о которых надо заботиться, было велико. Да, зимой в монастыре очень холодно, многие монахини болели, а некоторые пожилые порой не переживали зиму. Вместе с Элин - самой близкой мне монахиней, мы уговорили матушку Анну взять нас с собой. Тогда, из-за моего непослушания и наивности, я стала свидетельницей самой ужасной сцены, которую когда-либо видела в жизни.

Каждый раз, когда я вспоминаю тот день, перед глазами встаёт жуткая картина, будто из кошмара. Огромный человек с окровавленными руками и рубашкой. Глаза чёрные, как уголь, холодные и пустые. А улыбка его — странная, жуткая, которую он скривил когда наши взгляды встретились... Самый страшный момент в моей жизни.

От этих воспоминаний аж мурашки по коже, и голова немного закружилась. Вздрогнула, услышав громкий звон колокола — пора на пение. Вскочила, хватая вуаль.

- Бежим, Товия! Опоздаем — без ужина останемся!

Хоть и пришла вовремя, все монахини уже были в зале. Товия улёгся на ступеньках вздремнуть. Я быстро погладила его и пошла к двери. Перед входом поправила вуаль, пряча чуть влажные после бега волосы. И следа не осталось от тех свободных прядей, что недавно на плечи падали.

Вошла в зал, ощущая на себе строгий взгляд матушки Анны. Воздух был пропитан ароматом воска и свежих осенних цветов. Устроившись рядом с Элин, я взяла старую книгу с пожелтевшими страницами и принялась искать нужную песню. Чувствовала, как матушка Анна всё ещё наблюдает за мной.

Сосредоточившись, я пристально смотрела на сестру, которая руководила пением. Наши голоса сливались воедино под её уверенным руководством, наполняя зал гармонией.

- Матушка Анна искала тебя, — прошептала Элин с игривой улыбкой, нервно поглядывая на других монахинь, — она была сердита. Кто-то останется без ужина или проведёт ночь в молитвенной келье.

Тяжело вздохнула, стараясь поймать мелодию. В монастыре строгие правила, а наказания — ещё строже.

Заметила край платья матушки Анны рядом и подняла взгляд. Она смотрела на меня с суровым лицом, но в её глазах я увидела нечто похожее на сострадание. Что это?