Отбор ведьм для Господина Зла. Новые чувства под снегопадом

Глава 1. Уютный муж

— Ты выйдешь за меня? — Робер спрашивает просто, словно пересыпает сахар из мешка в банку.

У него приятный голос и красивое, строгое лицо. Мог бы быть каким-нибудь генералом или главой важного городского совета, потому что производит впечатление человека, который быстро принимает верные, вдумчивые решения. На него можно положиться — и это правда. Пусть он и всего лишь странствующий торговец в прошлом и владелец нескольких бакалей сейчас. Хотя можно ли сказать «всего лишь», учитывая, какой подразумевается достаток.

От таких всегда веет теплом и… едой. А что ещё нужно от мужа в вечную зиму? Быть сытой и одетой, не жалеть дров в морозные ночи и ни о чём не беспокоиться, потому что рядом есть сильное мужское плечо.

Да и другие части тела, что уж скрывать.

Я улыбаюсь в ответ, удивлённая и неудивлённая одновременно.

— Ты нравишься мне, Изольда, дочери в тебе не чают души, так… чего мы ждём?

В этот момент, словно тот самый сахар, падает мелкий, будто дроблёный, снег. Я докручиваю ворот колодца и, придержав ручку ладонью, достаю ведро с водой. Робер не помогает мне, потому что мы условились, что я буду его семье доброй помощницей. И сделать ту работу, которую раньше выполняла его старушка-мать уж как-нибудь смогу сама.

Но каждый раз, когда я поднимаю что-то тяжёлое или задерживаюсь надолго у печи, стараясь приготовить на ужин что-нибудь особенное, его глаза загораются странным огнём. Будто бы он сдерживается, чтобы не пойти мне наперекор. Ведь договор есть договор. А вот если стану его женой…

Кто ж мне тогда позволит столько хлопотать?

С его-то заботой.

И сейчас в чистых, голубых глазах сверкает пламя.

Он хороший человек, но я не планирую оставаться в этой чудесной деревеньке надолго. Ведь кое-что ищу.

Вот только… что именно?

— Ты с нами уже год, Изольда, — ступает он за мной, переминая в пальцах шапку, когда я устраиваю коромысло на плечах и выпрямляюсь, высунув язык, чтобы поймать снежинку. Сестрицу тех, что сейчас таят в его каштановых волосах и колючей, уютной бороде.

— Правда? Так сегодня тот самый день, когда вы нашли меня в сугробе? Или ты в общем?

Он усмехается тепло:

— Тот самый день. Я запомнил. Ничего раньше особо не запоминал, но день, когда судьба всем нам преподнесла такой подарок… Ты, верно, будешь юлить? Или… — он мрачнеет, брови сдвигаются к переносице, делая его похожим на медведя. — Или Иванко понравился? — вспоминает о милом парнишке из нашей деревни, но я спешу его успокоить до того, как в венах забурлит горячая кровь, и качаю головой.

— Никто мне не нравится. Но замуж я не хочу, Робер.

По снежному насту пробегает лисица-чернобурка.

— Смотри, — перевожу я его внимание на неё. И от темы женитьбы и от вёдер с водой, что собираюсь поставить на крыльцо, а затем занести в дом.

— Красавица, — соглашается Робер, — правда, плохо что во двор повадилась. А ты, Изольда, скажи лучше, что тебе с ярмарки привезти. Пряников каких? Или заморских сладостей? Или платок новый хочешь?

Я качаю головой и, слизнув с губ растаявшую снежинку, обнимаю его. За шею, словно отца — тепло и нежно.

— Это… — голос его едва заметно дрожит, что слышу впервые, — значит, да?

— Будь осторожен в пути, ночи сейчас длинные. Мы со Стеллой и Роуз будем тебя ждать. С подарками. А что дарить — тебе решать. Я возьму.

— Но не свадебное?

— Свадебное можно, но не на свадьбу.

Робер огорчается, но что поделать? Какой вопрос, такой и ответ. Закусив губу, прикрыв рот варежками, провожаю его взглядом и тихонько шепчу заговор на удачу. Ведьма из меня никудышная, право слово, но хуже не сделаю.

— Изольда, ты ведь без шапки! — доносится тёплый голос старушки Бруклии, матери Робера. — Что стоишь у двери, а не заходишь? Забыла что ли, как открывать?

Я усмехаюсь. Ну не помню я своего прошлого, что ж теперь — вечность об этом шутить?

Стелле и Роуз рассказывали, что их нашли в сугробе — вот и весь секрет появления.

И благодаря мне, они до сих пор в этом не сомневаются. Так-то.

— Иду, бабуля!

Я оставляю вёдра за порогом дома, запираю дверь и принимаюсь снимать войлочные сапоги. Тепло, не терпящее холодности и не знающее о личном пространстве, тут же крепко обнимает, словно могучая нянюшка. Чувствую, как лицо краснеет. Оставляю позади шаль и тёплое платье на пуговицах. И уже в голубом сарафане и носочках из козьего пуха захожу на кухню, тут же попадая под прицел внимательного взгляда Бруклии.

Старушка она в теле, маленькая, уютная, но со стальным стержнем поперёк округлостей. Светлые глаза яснее, чем у малышки Роуз, несмотря на прожитые зимы. Седые волосы убраны в пучок и заколоты палочкой на восточный манер.

— Что, домогался? — ухмыляется так сладенько, что у меня по рукам начинают бегать мурашки. — Послала небось?

Я не отвечаю, только почёсываю ладони на пути к шкафчику с заветными коричневыми зёрнами.

— А зря, голубушка, зря, он, между прочим, мой лучший сын. Идеал! Так говорят? В нём моя мудрость и, — хитро усмехается, — семя великана Родерика!

Не такой уж великан, судя по рассказам Иванко и других селян. Так — чуть выше среднего.

— Бабуля, он ведь твой единственный сын, — напоминаю я со смешливой нежностью, в то время как на пороге кухни-столовой застывает Роуз.

— В папе семя? — большие и без того глаза становятся ещё больше, а я смеюсь, вцепившись в банку с кофе. Она маленькая и милая из-за вязаного носка, в котором находится.

— Сила, большая сила… — увещевает Бруклия.

— А, как у тролля?

Старушка замирает статуей, над потолком тут же будто тучи собираются и даже мне становится не по себе.

Пока Бруклия напоминает Роуз, отчего же не стоит вспоминать о том, о ком вспоминать не следует, я вновь замечаю лису-чернобурку и оставляю своё сокровище на полке с крупами.

Вернусь и выпью чашечку ароматного чёрного, как ночь, кофе.