Отражение лебедя

Отражение лебедя

В буре деяний, в волнах бытия 
Я подымаюсь, 
Я опускаюсь… 
Смерть и рожденье – 
Вечное море; 
Жизнь и движенье 
В вечном просторе… 
Так на станке проходящих веков 
Тку я живую одежду богов. 

Иоганн Вольфганг фон Гёте: «Фауст».

– Браво! – оглушительные аплодисменты обрушивались на сцену. – Бис! – неоднократно врывалось за плотные бордовые кулисы. – Браво! 

Мэрлин Ришар, небрежно скинув с плеч ситцевый платок и отдав его на ходу костюмерше, лёгкой походкой проследовала в гримерную комнату. 

«Абсолютный успех! Громкая слава! Наконец-то признание, стоящее всех мучений! Да… тот старик на блошином рынке был прав. Чёрт возьми, он был прав! Прав! Теперь у меня есть все шансы быть в этом театре негасимой звездой, которой никто не посмеет пикнуть поперёк и полслова. Более того, ни один не то что местный, но и залётный мэтр-постановщик не возразит моему видению полёта и падения чувств исполняемых героинь! Ай, что я так мелко… Сейчас для меня даже реально стать новой примой любого ведущего мирового театра. Неповторимой. Яркой. Вечной!» – алые губы Мэрлин осветила улыбка, невероятно зажигающая, точно солнце, внезапно взошедшее в густую ночь. Её душа ликовала, сердце захлёбывалось в счастье. 

– Сегодня вы были неповторимы! Я никогда не видела, чтобы вы так танцевали! – с неподдельным восхищением произнесла Эви. Это была сорокадвухлетняя женщина азиатской внешности, служившая у Мэрлин личной помощницей. Обычно она не проявляла словоохотливости, похвалу от неё можно было дождаться так же часто, как увидеть солнечное затмение. Но сегодня она словно стремилась наверстать упущенное. – Видимо, вы очень славно отдохнули в свадебном путешествии. Правду говорят, что любовь творит чудеса. Из утёнка она вас… – Эви запнулась, поймав грозный вопросительный взгляд Мэрлин. Робко улыбнулась. – Вы лебёдушка, вставшая на крыло! 

– Приятно слышать, что не взлетевшая утка, – Мэрлин холодно и звонко посмеялась. – Займись расшнуровкой платья, – снисходительно добавила она. – У меня ещё будет океан дифирамбов, а вот свободно дышать я хочу сейчас! 

«Ты, Эви, ещё не раз увидишь, как я заставлю публику плакать от восторга. Стоя аплодировать, не жалея ладоней. Задыхаясь, кричать: «Браво!» – Мэрлин была чрезвычайно довольна собой, чтобы омрачать вечер мелкими ссорами с прислугой. Она продолжила про себя диалог с Эви. – Любовь? – хмыкнула. – Если бы… Ах, если бы, Эви. Но ты недалёкая. Будь любовь причиной, я ещё год назад получила бы главную роль. Но что мне давали? Танцевать прислуг Короля Лира! Меня бросали корчиться в массовке. Не замечали в упор. А теперь у меня ведущая роль. Я Джульетта! Любовь… она привела меня к развилке: быть или не быть». 

На миг она окунулась в воспоминания: свадебное путешествие по Франции, горячие объятия мужа, Оливер с радостью исполнял любые её капризы и с энтузиазмом отправился погулять по блошиному рынку в Париже. Она желала подыскать винтажные вещи, которые заняли бы места изюминок в интерьере их загородного дома, обставляемого в стиле ретро. Несколько часов придирчивых оценок среди гор залежей исторического хлама будут пыткой хуже калёного железа для любого мужчины, но Оливер стойко сносил испытание. Старался не хмуриться и принимать деятельное участие в выборе и ни разу не напомнил, не укорил, что с утра у них был план проводить закат и встретить рассвет, целуясь у Эйфелевой башни. Теперь же светило опускалось за горизонт… Вдруг взгляд Мэрлин зацепился за блик луча в зеркале в серебряном окладе. Оно моментально притянуло Мэрлин, словно позвало: «Будь моей хозяйкой!» 

Когда продавец озвучил цену, Оливер несдержанно фыркнул, что это бесцеремонно дорого. Шепнул Мэрлин: «Поощрять хамство грабителей – себя не уважать», – и потянул её от прилавка, но она ласково его задержала. 

«Почему цена столь высока? – с флёром кокетства спросила она у продавца. Тот задумчиво потёр седую бороду, будто решая, отвечать на тяжёлый вопрос или отстранённо пожать плечами. Мэрлин умоляюще заглянула в его бледно-зелёные, выцветшие от старости глаза. Обольстительно с налётом невинности чуть закусила край нижней губы. – Пожалуйста…» 

Продавец, поддавшись, вздохнул и нехотя шёпотом поведал тайну. Оказывается, это зеркало некогда принадлежало известной балерине, жившей в Российской Империи. Её имени он не назвал, сославшись на то, что это дело тонкое и распространяться о деталях является моветоном. Но намекнул, что зеркало дарует удачу его обладательнице. Приносит мировую известность. 

Мэрлин загорелась во чтобы то ни стало заполучить эту обласканную легендой вещь. Особо её привлекло совпадение, что она тоже является балериной. Оливер ответил, что всё это глупости, посредственные россказни из разряда цыганских баек, призванных выудить звонкую монету у простака. Однако устоять перед нежностью Мэрлин не смог. С натужным вздохом, ворча, что теперь вернуться в штаты придётся на неделю раньше, отсчитал очень круглую сумму. Спустя тридцать дней, день в день, Мэрлин позвали попробовать свои силы в новой постановке «Ромео и Джульетта». Предложили просмотр по причине форс-мажора с ведущей балериной, но когда увидели её танец на балконе, моментально утвердили на роль. 

– Какой триумф! Ах, как это прекрасно, теперь вам непременно дадут долгосрочный контракт! – сияя, словно ей объявили о двукратном повышении жалованья, Эви сняла с Мэрлин платье.