Палеолитическая Венера

Палеолитическая Венера

— Взгляните, джентльмены, как она хороша! Как проработаны детали! Иные находки так грубы, что невольно закрадывается сомнение в том, что мы имеем дело с артефактом. Возможно, вода и ветер потрудились на этим камнем, придав ему антропоморфную форму… Но наша красавица не такова!

Доктор Гаррисон, вернувшийся недавно с раскопок в Турции, с гордостью демонстрировал нам костяную фигурку высотой около восьми дюймов, изображающую очень тучную женщину. Ее грудь, бедра, складки на боках действительно были вырезаны довольно искусно, а отполированная кость создавала иллюзию мягкости и нежности живой плоти. Конечности фигурки, в то же время, напоминали недоразвитые обрубки, вроде ласт тюленя, голова представляла собой нелепый шар, просто посаженный на плечи, а лица не было вовсе. Словно резчик, потратив кучу времени и старания, чтобы вылепить из неподатливого материала то, что он считал самой женской сутью, устал и потерял интерес к своей поделке, когда дело дошло до частей, по его мнению, второстепенных. Я невольно задумался о том, что представлял из себя этот дикий творец, это полуживотное, умевшее в реалистичной манере копировать все, на что падал взор, и, одновременно, видевшее смысл существования в одном лишь утолении темных желаний утробы.

— В ней есть что-то пугающее, — заявил молодой Моррис.

— Она прекрасна! — горячо возразил Ричард Фельдман. — Удивительно, что наши предки, эти охотники на мамонтов, когда у них выпадала свободная минутка, вместо того, чтобы предаваться лени, ваяли скульптурные портреты своих жен! Это ведь очень древняя вещица, как я понимаю, док?

— Да, очень древняя, — с улыбкой кивнул Гаррисон. — Их принято называть «палеолитическими Венерами». Боюсь вас разочаровать, Ричард, но вряд ли резчик задумал изобразить свою жену. Большинство ученых склонно видеть в них культовые предметы. Так что, это, друзья мои, ни много ни мало как изображение богини. Только вот имя ее исчезло во тьме веков вместе с народом, который ей поклонялся.

— Вот почему она вас пугает, Моррис, — засмеялся кто-то из нас. — Возможно, вы почувствовали какие-то эманации? Как знать, не приносились ли этой богине кровавые жертвы!

— Вполне возможно, — совершенно серьезно сказал доктор. — Считается, что культ Богини-Матери, процветавший в отдаленные эпохи, был весьма кровавым. Можно даже предположить, что наш смутный страх перед женским началом уходит корнями в те жуткие времена. Ведь вас, молодой человек, пугает именно ее гипертрофированная женственность, ни так ли?

— Меня больше пугает то, что у нее нет лица, — ответил Моррис. — Или оно закрыто волосами?

— Как у Лилит, демона ночи, — невольно вырвалось у меня.

— Замечательно! — воскликнул Ричард. — Какими мрачными тропами бродят ваши мысли, когда вы смотрите на эту упитанную дамочку!

— И все-таки имя этой вашей богини не забыто! — вдруг заявил полковник Льюис, покусывая кончик уса. — Есть еще те, кто его помнит. Хотя, лучше б их не было.

Все внимание переключилось на полковника, мы умоляли его рассказать то, что он знает об этой допотопной богине и ее культе, который, судя по его смутным намекам, все еще существует. Но Льюис тут же пожалел о своей откровенности и наотрез отказался отвечать. Понемногу друзья отстали от него, слегка обидевшись на его неуступчивость. Однако историю эту мне было суждено выслушать тем же вечером.

Гости расходились. Мы с полковником вышли последними, и, только я хотел, распрощавшись, свернуть в переулок, как Льюис схватил меня за локоть.

— Прошу вас, задержитесь, — попросил он. — Моя история не займет много времени. Понимаете, я не могу держать в себе то, чему стал свидетелем. Но и рассказывать такое при всем честном народе… Как бы меня не упекли в сумасшедший дом.

Я заверил его, что с удовольствием выслушаю его рассказ и не стану клеймить именем лжеца или безумца. Мы отошли в сторонку, закурили, и Льюис начал:

— Это произошло в Мексике. Точнее — в Хесус-Тласко. Скорее всего, название вам ни о чем не скажет, и — слава богу. Безотраднейшее место на свете. Считается городом, но, по сути, жалкая, бедная деревня, таких в Мексике много. Сухая бесплодная почва, тучи пыли, бесконечные ветра… Мы сидели в баре, единственном в этом городишке. Я и торговый агент… совершенно не помню, как звали этого беднягу. Ну, пусть будет Джеком. Так вот, мы с Джеком сидели у стойки, и бармен нас занимал разговором. Это был тот еще пройдоха, мексиканец, долго живший в Штатах, и теперь посматривающий на сородичей свысока. Ему очень хотелось казаться американцем. Впрочем, по-английски он говорил вполне сносно. Мы пили кофе, болтали и созерцали унылый пейзаж за окном, как вдруг неожиданно заметили нечто интересное. Маленькую площадь пересекала женщина с корзиной, а народ от нее натурально разбегался.

— Разбегался?

— Да, — кивнул Льюис, затягиваясь сигарой. — Любой, кто оказывался у нее на пути, очень поспешно сдвигался в сторону, давая ей дорогу. Матери хватали детей за руку и отводили подальше. Она шествовала, словно знатная особа… или зачумленная. Мы полюбопытствовали у бармена, кто она. «Мириам, здешняя ведьма», — с удовольствием ответил тот. Долго упрашивать его не пришлось, он сам горел желанием выложить нам все, что знал про эту местную знаменитость. Якобы эта Мириам умела проклинать, наводила порчу, плела индейские амулеты на продажу, а также раз в месяц, в полнолуние, совокуплялась с какими-то безобразными карлами в пустынных скалах неподалеку от городка. Я, посмеиваясь, снова взглянул на Мириам. Она как раз остановилась, поставила корзину и, присев, перекрестилась на шпиль церкви — колокол отбивал полдень. Подивившись религиозности этой «ведьмы», я пересел поближе к окну, чтобы как следует ее разглядеть.

Мириам было на вид лет сорок. А, может, и пятьдесят, не знаю, да это все равно. Она была самой желанной, самой влекущей и пробуждающей чувственность изо всех женщин, которых я встречал и встречу в своей жизни! Я попробую описать ее, хотя знаю, что слова не дадут вам полной картины, Мириам надо видеть, чувствовать на близком расстоянии, чтобы понять, что в ней находили безумцы вроде нас с Джеком. Так вот. Довольно высокая, статная, с хорошей фигурой, сильная, судя по тому, с какой легкостью она поднимала тяжелую корзину. Босоногая, одетая в белую блузку и черную юбку (одежда была не нова, но опрятна), в волосах — алый цветок. Вот такой она и явилась нам — аскетичной и, одновременно, эффектной и броской.