Папины рассказы. Война

ДЕТСТВО, ГОДЫ 34–37-й…

Детство свое до ареста отца помню смутно. Лишь отдельными штрихами. Например, в Риге, когда мне было всего четыре года, запомнился праздник Лиго. Мы ехали вечером по городу, а вдоль улиц стояли плошки с горящими в них фитилями. И такие же плошки плыли по реке, когда мы ехали по понтонному мосту через Даугаву. А еще помню, что летом мы жили на даче, в Юрмале, то ли в Дзинтари, то ли в Майори, то ли в Булдури. И дача была совсем близко от моря, так что вечером был слышен шум волн. Как-то я порезал травой руку. Сильно. Я испугался. А няня (не помню ее имени) стала меня успокаивать и уговаривать, что я мужчина, что не к лицу мне хныкать. Мне залили ранку йодом. Было очень больно, но я не плакал. И потом в течение нескольких дней всем, к нам приходящим, в моем присутствии рассказывали, какой я молодец, какой терпеливый. А однажды в калитку к нам вошла цыганка. Не знаю, почему, но я так перепугался, что со мной случилась истерика. На рев сбежались все соседи, и все хором меня успокаивали.

А в Австрии, в Вене, наше посольство соседствовало с посольством Германии, в котором мы ежедневно наблюдали смену караула с фашистским знаменем со свастикой. Может, это была всего лишь репетиция встречи почетных гостей. Но проходила она ежедневно, с оркестром, под барабанную дробь. И было в этом что-то жуткое, отчего по коже мурашки бегали.

Неподалеку от посольства, на перекрестке, стоял полицейский, регулировщик движения. Однажды я незаметно выскользнул с территории посольства и отправился с ним знакомиться. Он спросил, откуда я, и как меня зовут. Я представился, что зовут меня Шурик, что я из Москвы, и я главный, после папы, помощник советского посла Аркадьева. В посольстве быстро спохватились меня, и няня моя, ее звали Дели, прибежала за мной и освободила полицейского от любопытного ребенка. Надо сказать, что он был весьма снисходителен ко мне. Сказал няне, что у него самого сын моего возраста, и ему было очень приятно познакомиться с таким «важным помощником русского посла». Мне естественно, пришлось выслушать нотацию о том, что мальчикам моего возраста негоже приставать к незнакомым людям, а тем более фантазировать в их присутствии.

Дача советского посольства находилась под Зальцбургом. Это довольно далеко, по австрийским меркам, от Вены. Поэтому дети сотрудников посольства, в течение недели жили на даче без родителей, кто с бабушкой, кто с няней. А родители приезжали на выходные. Ребят на даче было человек восемь. В возрасте от пяти до двенадцати лет. Пяти-шестлеток было больше. Поэтому с нами занимались и воспитатели, и старшие дети. Младшие девочки играли в куклы, а мальчики, вместе со старшими ребятами, играли в войну, в индейцев, в прятки и пр. Вот, в один из дней, убегая от кого-то из ребят, я влетел в беседку в глубине сада. Это заброшенное строение использовали для хранения старой, отжившей свое садовой мебели. Там было хорошо прятаться от преследователей. Но мне не повезло. Я споткнулся и полетел головой вперед, прямо в кучу искореженной мебели. Какая-то ножка или дощечка точнехонько, как ножом, срезала мне кожу с носа. Я мгновенно, залился кровью. Переполох был жуткий. Единственной, кто не потерял присутствие духа, была Дели. Прижав к моему носу платок, она повела меня в дом, где вместе с другими взрослыми обработала рану йодом и еще какими-то дезинфицирующими средствами. Я мужественно терпел, тем более, что все это происходило на глазах моих подружек Оли и Люси. Я был в них влюблен. Только никак не мог решить, в которую больше. Но уж реветь в их присутствии, я, естественно, не мог.

Позвонили в посольство. Сообщили о случившемся и попросили подготовить мою маму. Но дежурный по посольству не нашел ничего лучшего, как сказать маме, что я, хотя и снес себе половину лица, сотрясения мозга не получил. Можно представить, в каком состоянии мама дорабатывала этот день. И в каком состоянии примчалась вечером на дачу, выпросив для этой цели дежурную машину. И какой ужас отразился на ее лице, когда она увидела мою физиономию, перепачканную не смытой до конца кровью, йодом и еще чем-то черным.

Вот, вроде, и все, что хранит моя память о том времени, когда я еще жил с папой и мамой. Есть еще рассказы сестры моей Нади, и мамины воспоминания. Вот некоторые из них.

Было мне года три, может, чуть больше. Дома было какое-то торжество. Ждали гостей. По этому поводу меня одели в новый светлый матросский костюмчик. Мне хочется носиться по двору, а меня заставляют смирно сидеть и только на стульчике, не прислонятся к забору, не испачкаться, не зацепиться за что-нибудь… Я терпел, терпел, потом снял матроску, штанишки и сказал:

– Хватит! Где мои старые штаны?

Папе, по долгу службы полагался автомобиль. Утром он на нем уезжал, а вечером возвращался обратно. Иногда водитель приезжал раньше положенного и ждал в машине, пока выйдет папа. Я, конечно, тотчас же забирался к нему и усаживался на папино сиденье. Дядя Паша, так звали шофера, объяснял мне предназначение разных кнопок и рычажков. Ключ зажигания, кнопка стартера, педаль газа, рулевое колесо, кнопка гудка... По рассказам мамы, в тот день машина пришла намного раньше назначенного срока. И мама пригласила дядю Пашу в дом выпить стакан чая. Я же остался в машине. Вокруг меня собрались ребята с нашего двора. Я посадил их всех в машину, обещав прокатить. Ключа зажигания, в машине, к счастью, не было. Я нажал кнопку сигнала, бибикнул, нажал на стартер (автомобиль стоял на скорости), и, вдруг огромная машина, а это был представительский «Линкольн» с открытым верхом, поехала. Мне бы отпустить кнопку стартера, но я так перепугался, что только еще крепче вдавливал палец в кнопку... и рулил. В ворота, правда, не попал, а уткнулся буфером и крылом в чугунную тумбу ограждения. К счастью, в доме услышали надрывное завывания стартера. Дядя Паша примчался во двор, в несколько прыжков оказался у машины и выхватил меня из нее. Надо сказать, что все обошлось. И тумба выдержала, и буфер, и крыло. Машины тогда делали прочнее, чем сегодня.