Партенит

Партенит

   Услыхав телефон, она заглядывает в раскрытые двери: “Меня?” Я утвердительно киваю. Размеренным шагом, едва покачивая бедрами (платье колышется обозначая крупные округлые колени) приближается, берет протянутую трубку. Не взглянув на меня, начинает беседовать, сперва коснувшись твердой ляжкой моего стола, затем налегает сильнее. Столешница под моими локтями чуть подается, но Альбине, похоже, нет до этого никакого дела. Опершись свободной рукой, поворачивается спиной ко мне и присаживается на край так, что стол скрипит и чуть прогибается. Забыв о разложенных передо мною формулярах я сижу, уставившись на альбинин зад: два баскетбольных мяча под туго натянувшейся тканью. Столешница поскрипывает, я не могу отвести взгляда от завораживающей пневматики ее ягодичных мышц на расстоянии протянутой руки. Альбина прощается, обходит стол, кладя трубку на рычаг, затем приближается. Не вставая, я смотрю снизу вверх на ее спокойную улыбку на безмятежном красивом лице, а она снова устраивается своими объемными бедрами на краю столешницы – близко, почти вплотную. Мне, как школьнику, пожалуй подошло бы потупить взгляд перед величественной дамой (сколько ей, тридцать? или больше?), вдобавок здешней заведующей. Больше всего хочется опустить глаза на ее гладкие широкие ноги и рассматривать большие колени, подрагивающие от того, что Альбина вытягивает свои потрясающие икры, устраиваясь поудобнее. Ноги, по известному выражению, твердые и блестящие, как кегли – ни волоска, гладкая белая кожа с парой едва видных намеков на голубые вены. Ноги широкие, но совсем не толстые – ни грамма жира, только большие упругие мышцы, ожившая скульптура. Все же смотрю вверх, на ясные и блестящие альбинины глаза с невозможно длинными ресницами. Она вся крупная, а глаза у нее просто огромные.
– Боря, тебе тут не скушно?
– Почему Вы спрашиваете?
– Слушай, ведь просила: говори мне Ты, да? Или хочешь, чтобы я называла тебя “Борисом Эммануиловичем?”
– Хм... а ва-а.. то есть, тебе – этого хочется? – (Господи. Неужели у меня хватило смелости это выговорить?)
– Чего вдруг? Зачем нам эта дистанция? – чуть усмехается она. Мне это кажется, или в тоне и взгляде есть какая-то симпатия ко мне?
– Дистанция... – откликаюсь я, – например, чтобы сохранялись рамки, границы какие-то…
– Иногда нужно, – соглашается Альбина. Я ощущаю запах духов и успеваю заметить что на ее круглых сильных руках с неожиданно небольшими кистями и гладкой белой кожей не видно даже пушка, когда она продолжает: – А то вот тебя ловят за нежные части, и даже могут еще чего-нибудь совершить?
   Вот это удар. Получается, от нее не укрылось то, что позавчера позволила себе Светлана!

 ***

   Весною, месяца три назад, отец сообщил, что в этом году нам представляется возможность пожить в закрытом санатории на море, всем троим. Сестра его задействует какие-то связи и знакомства, и если получится оформить его временно нанятым по АХЧ (его-то, начальника группы в своем ящике!) то проживание на служебной пощади (удобства, правда, минимальные) с талонами на питание и неограниченным доступом к морю выйдет для нас практически бесплатно. Пляж ухоженный и чистый, парк за высокой оградой: территория военного ведомства. Зарплаты, правда, также практически не ожидается, но это уже детали тех еврейских махинаций что отец обычно на дух не переносил. На этот раз однако согласился: следующим летом я должен был поступать, и желание провести отпуск на море вместе с мамой и мною, видимо, пересилило. Должность, на которую его собирались устроить, полной проформой не была — что-то все-таки ему предстояло делать, то ли с кинопроекторами, то ли с радиооборудованием. Так и вышло. Нашлась синекура и для меня – в санаторской библиотеке: четыре часа в день, каталог, починка книг, машинописные работы... и полный доступ ко всему что у них там было (забегая вперед, ничего особенного там и не было – впрочем, подшивки журналов все-таки имелись). Моя новенькая трудовая книжка украсилась второй записью, а честно заработанных грошей хватало на эспрессо в кафе при ресторане “Медведь”...
   Разумеется, у этой схемы была и оборотная сторона. Отец сказал, что жить в санатории нам предстояло вчетвером: добавлялась моя двоюродная сестра Светка, примерно на год меня моложе — тетушка определяла будущую девятиклассницу под надзор и опеку моих родителей. Я со Светкой не виделся не помню уж сколько лет, но имел стойкое представление о ней как о невыносимом и шумном ребенке. Предложил отцу предоставить меня самому себе в Питере, но тот твердо отказался: «Извини, брат, не пойдет никак, не обессудь. А на Светку не обращай вниманния: ну что она тебе, в самом деле?..»

***

   Тесно уместившись на заднем сидении ярко-красных Жигулей-“шестерки” тетушкиного знакомца Толика — я и Светка по сторонам, мама посередине, у всех троих на коленях сумки, чемоданы удалось затолкать в багажник: мчимся на юг, обгоняя на подъеме троллейбус “Шкода”. Мама ахает и жмурится от быстрой езды, но всем хочется добраться поскорее: я сижу согнувшись, мои колени упираются в спинку отцова сиденья, хоть он и двинул его вперед. Светка и мама не такие длинные как я, зато намного шире. Толик без умолку болтает с отцом о каких-то своих гешефтах, поездках в Румынию, о “деланье денег”, пару раз даже называет его Моней... чего отец категорически не терпит. (Мама и все друзья обычно зовут его по фамилии). Двоюродная сестра успела подкрепиться фруктами, потом печеньем, теперь предлагает всем конфеты. Харьковский поезд почти не опоздал, Светка быстро вынырнула из потока приехавших и едва не подбежала к нам, торопясь обнять всех по очереди. Заключила в объятия и меня, тормоша за плечи и целуя жарким ртом. Решили выезжать без промедления: закуски со сладостями и в дороге не помеха. Все шуршат обертками, я тоже отправляю за щеку пару карамелек, и повернувшись к окошку, возвращаюсь к мыслям о Марине.

   Марина – это моя девушка. Звучит странно, она ведь на самом деле мне вовсе не принадлежит, хотя она единственная моя подруга. Мы познакомились прошлым летом, когда произошла поразительная для меня вещь: я всегда вел себя нелюдимо, можно сказать – робко, никогда не приходила мне в голову мысль – закомиться с незнакомыми, а уж тем более с незнакомками. Совершенно немыслимо так запросто к кому-то подъехать и начать общение. А вот Марина со своею подругой подошли к волейбольному кружку нашей компании на пляже у озера, и присоединились. Обе высокие, загорелые, в открытых купальниках, не совсем обсохшие после озерной воды, с длинными русалочьими гривами: Марина темная, загорелая, горячая, ее подруга – худощавая блондинка нордического типа. Всей нашей компании они сразу понравились, даже девочкам; возможно, однако, что дело в моем личном восприятии. На следующий день я отправился к озеру в одиночку, и снова увидел двух девиц почти на том же месте, а увидев – не задумываясь спросил разрешения расположиться рядом. Марина настолько привлекала меня, что никогда не приходили в голову вопросы – удобно ли, уместно ли завладевать ее вниманием, и о чем говорить? Мы продолжали встречаться весь год, и всякий раз – идя к ней навстречу в толпе где-нибудь в условленном месте у выхода из метро, или у театрального подъезда, или в кафе – всегда ловил себя на том, что расплываюсь в самой широкой улыбке совершенно помимо своей воли, так легко и радостно мне становилось когда я ее видел. И она всегда улыбалась мне. Марина была настолько горяча, что рядом с ней я напрочь забывал о какой-либо неловкости. Тянуло меня к ней невероятно, и каждый раз, проводя ее домой и быстро целуясь на прощание у подъезда, я замирал при мысли что при одной из следующих встреч все не закончится поцелуями, а ими только начнется.