Партия Несогласных

Партия Несогласных

У Игоря Ефимова была вечеринка. Собралось 15 человек гостей. Неожиданно в комнату зашла дочь Ефимовых - семилетняя Лена. Рейн сказал: - Вот кого мне жаль, так это Леночку. Ей когда-то нужно будет ухаживать за пятнадцатью могилами. 

С. Довлатов «Соло на Ундервуде».

 В день своего рождения – 15 ноября – Липский устроил «квартирник», куда были приглашены Антон Юсупов, Ефим Кощей (утверждавший, что это его настоящая фамилия), Иван Ауг, Маришка Талль и я. А теперь обо всех по порядку.

Антон Юсупов числился в наших рядах мужчиной безответственным, однако талантливым, но талант его заключался в невозможности реализовывать гениальные способности. В общем и целом, Антон Юсупов был умным дураком. К тому же наркоманом, но наркоманом особенным. Он употреблял морфий, а употребив – шел на завод, на заводе перевыполнял норму, возвращался домой, дома снова употреблял и шел охранять цех по производству алюминиевой посуды. Спал Юсупов по четыре часа в день. Мылся три раза в неделю, исключительно в общественных душевых. Ел мало. Женщин не любил. Фильмы не смотрел. Книг не читал, а если читал, то не больше одной в год, и каждый год это было одно и тоже издание «Петербургских повестей». На вопрос, где он берет морфий, хронически отвечал «Если бы я только знал». Заболевая, Антон расстраивался, так как считал болезнь причиной греха, но, вспоминая о крещении, которого не состоялось, успокаивался. В Бога Юсупов не верил, а если верил, то по праздникам, потому что ему изредка не хватало фантазии для здравицы, а господь помогал отечески: «Ну, с Богом!» - кричал Антон, расслабившись.

Ефим Кощей – человек фольклорный. В рюмочной ел бутерброды, в библиотеке – пил. Творчеством не занимался, если конечно не считать творчеством его «колониальную» любовь попадать в затруднительные ситуации, лучше всего в тюрьму, еще лучше в исправительно-трудовую колонию. Пить бросил, однако, что ни день, вспоминает, жалеет. С Липским познакомился удивительным образом. Ефим тогда работал в буфете, Липский перешел на второй курс университета. Оба, так или иначе, шапочно были информированы друг о друге. Липского поймали на воровстве – тащил жестяную кружку (одному богу известно ради каких целей). Фима отрекомендовался его подстрекателем, в итоге Кощея уволили. Липского отчислили, тогда он поступил на филфак. Ефим – сел, а значит все довольны.

Иван Ауг – прозаик, член Союза писателей. На этом можно и кончить. Легкомысленный, нетрудоспособный идиот.

Маришка Талль. О Маришке Талль в Альинске ходили легенды. Некоторые поговаривали, будто у нее родился сын эфиоп, причем до того вороной, что и не эфиоп вовсе, а мертвый большевик, как писал Леон Дегрелль в мемуарах о Второй Мировой. Некоторые считали ее характерным представителем эмигрантки третьей волны, женщины, которая не знает, что ей нужно, однако непременно бежавшей в Америку, а из Америки удрученно возвращается в Ленинград, и не важно, что живет она вовсе не в Ленинграде. Помнится, Маришку спутали с кинозвездой. Ох и радовалась она, да только выяснилось, что звезда эта угасла ровно пятьдесят лет назад, а Маришка неделю ходила в одном и том же. Нет ничего ужаснее для женщины чем платье, надетое дважды.

Обо мне говорить – себя не уважать. До знакомства с Липским я вел жизнь полную абсурда. Кутил, худел, женился. Мне тогда было восемнадцать. Избранницей моей стала Ася Арьева. Фамилия помогла ей выйти в люди среди интеллигенции, так как многие считали ее дочкой Андрея Арьева, друга Сергея, товарища Иосифа. Однажды А. и А. встретились, но смотрели по разные стороны. Часто девушка цитировала Лондона, говоря: «Нового рая я не нашла, а старый был безвозвратно утрачен». Такой я ее и встретил – печальной, меланхоличной, утонченной. Я в свою очередь зубоскалил, издевался, глумился, в общем и целом старался характеризоваться писателем. Один из моих рассказов даже экранизировали, но экранизация мне не понравилась, и я выторговал разрешение на ее уничтожение. Словом, я делал все, чтобы не быть популярным. А популярности мне хотелось очень. Все мои знакомые публиковались в ежемесячнике Альинска, и каждый из них отправлял рукописи в Литературные журналы Москвы и Ленинграда. Я же намеревался действовать анархически, однако, как предписывал устав Союза писателей, ратуя за мир и дружбу между народами. Естественно, Союз отклонил мою просьбу о финансировании личного творчества путем ежемесячных выплат в размере семидесяти рублей. В письме говорилось:

Заявление на членство – Отказ.

Причина – Дышал перегаром на секретаря.

Возраст – Не для прозы.

Тогда я и встретил ее – Асю. Мы учились в одном университете. Она на историческом факультете, я на филологическом. Она – отличница, я – драматург. С прозой было покончено. Ефим намеревался изучать сцену, утомляя журналистику. Однако сыграли мы свадьбу не по-настоящему. Во всем виноват Гоголь. Асе досталась роль Агафьи Тихоновой, мне – Подколесина. Случилось так, что пьесу мы играли в честь Декана, который женился. Решено было Гоголя переписать. В итоге Подколесин и Агафья – супружеская пара, никакого «оне-с выпрыгнули в окошко…» и так далее.

Мы и расстались на сцене. Одно хорошо – любили мы друг для друга. Но непременно Ася звала меня человеком ужасным, ссылаясь на товарища Бродского[1]: