Пассака́лия

ГЛАВА 1

Мне было шесть лет, когда я после многочасового ора Джастина схватила свою неприкосновенную Свинью и разбила об пол.

Вдребезги...

Копилка была последней вещью, что у меня осталась от папы.

Единственное, что я до сих пор о нём самом помню, — это его слова к подаренной Свинье: «Альма, когда копилка станет тяжёлой, я заберу тебя и Эстер!».

От изредка попадавших туда купюр мамы или её ухажёров Свинья не меняла своего веса... Со временем я научилась вытряхивать голубые и розовые евро-банкноты из узкой прорези… С замиранием сердца меняла их на на монеты в ближайшем супермаркете, покупая всего лишь один леденец. И то не себе, а Эстер. У неё часто болели зубы. Чтобы заставить её их хорошенько почистить, я прибегала к трюку с леденцом. Ещё в нашей Кита (Детском саду) я слышала о чёрных точках, охотно разрушающих наши зубы, если их плохо или вообще не чистить... Эстер была вместе со мной в той же Кита, но в силу своего возраста не запомнила и четверти того, что рассказывала нам врач-стоматолог. Сестрёнка, как и все малыши её возраста, с восторгом смотрела на плюшевого крокодила, надетого на руку той женщины... Крокодил мило корчился, но с радостью раскрывал пасть, как только к нему подносили зубную щётку.

Если бы Эстер так же вела себя, как тот крокодил...

Джастин громко заикал, и это вытащило меня из воспоминаний. Монеты, звонко ударившие об пол, укатились в разные стороны комнаты... Их собранное количество превратило мои последние надежды в битое стекло.

Мало, их оказалось слишком мало!

Мама два дня не появлялась в нашей квартире на пятом этаже на Донауштрассе.

Двухгодовалый Джастин орал от голода со вчерашнего дня.

В нашем холодильнике остался лишь один чёрный банан. Но даже его бы не хватило на шейк с водой для нас троих...

Со словами «Сейчас всё будет!» я припарковала его и Эстер у телевизора, включила им канал с мультфильмами, закрыла нашу квартиру на ключ и побежала вниз по лестнице — достать нам пропитание.

У входа в наш обшарпанный дом старинной постройки стояло что-то очень громоздкое, плотно обмотанное сначала одеялом, затем плёнкой. Я невольно загляделась на пузырьки той самой плёнки. Лопала их пальцами лишь один раз в жизни, когда отец Джастина купил нам телевизор...

— Полегче, это всё-таки пианино, а не мебель, — ходил и ворчал вокруг седоволосый продавец бакалеи напротив.

Он недавно заселился в наш дом. Завидев меня, старик вдруг широко улыбнулся, поздоровался и протянул руку — Привет, я Рауф, Ваш сосед справа!

Мама запретила нам разговаривать с незнакомыми людьми на улице. Рауф представился, но знакомым мне от этого не стал. Я молча обошла его и нырнула в его лавку прямо через дорогу. В третий раз за эту неделю. Вспотевшими от страха ладонями взяла маленькую пачку тостов и незаметно спрятала под застёгнутой курткой. Молоко, овсяные хлопья и шоколадную пасту я выложила на ленту. К кассе вскоре вернулся и сам Рауф.

С добродушно сказанным замечанием о сегодняшней жаре он протянул мне из корзины одно яблоко и почему-то три банана.

— Боюсь у меня не хватит на фрукты, — высыпала из карманов всю мелочь.

— За мой счёт, — заговорщически подмигнул и спросил, не хочу ли я отведать его отменного горохового супа с морковью и фаршированным мясом.

Я мотнула головой.

Мама запретила нам принимать какие-либо подарки от незнакомых людей. Рауф — наш сосед, поэтому рано или поздно нам придётся с ним познакомиться. К тому же в моём желудке громко заурчало. Его горячий суп дымился из кастрюли рядом с кассой.

Интересно, как он в одно мгновение там оказался?

Во рту уже потекли слюнки от одного запаха. Из-за ухода мамы я и Эстер не могли оставить Джастина одного дома, а следовательно пойти в нашу Киту и нормально поесть. Там нас всегда кормили горячим, а в конце недели давали Айс (Мороженое).

— Ты можешь выставить упаковку в пакете на лестничную площадку или поставить её мне прямо на порог справа… Ваша мама ни о чём не догадается, — будто прочёл мои мысли, снова подмигнул и щедро налил половником три порции в серебряную миску, затем плотно упаковал её.

Тогда та миска показалась мне огромной, как сама кастрюля...

— Благодарю вас, Герр…, — с трудом произнесла я, сглатывая подступивший ком в горле.

Мне некогда расклеиваться и плакать — эту задачу успешно взяли на себя мои сестра и брат...

— Герр Рауф Джибран, как персидский поэт Халил Джибран… Но мы с ним не родственники, — рассмеялся он и сильно закашлял, прямо как Эстер, когда болела бронхитом. — Зови меня просто Рауфом, — выдавил он в конце.

Я мотнула головой. Мама всегда говорила нам, что это невежливо, называть всех взрослых исключительно по имени. Ведь все они уже что-то из себя представляли, чего-то добились, а главное, «состоялись в жизни».

— Вот ты, Альма, — часто слышала я от неё, когда была ещё совсем маленькой — Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Тогда я мечтала стать кем угодно, только не такой, как она... Я смотрела на Эльзу и мечтала хотя бы на мгновение побыть ею. Спасти Джастина и Эстер от жестокого зрелища постоянного мордобоя со стороны её выпивающих сожителей. Взять и заморозить им глаза! Или выстроить вокруг нас троих ледяной замок где-нибудь далеко-далеко, где до нас никто не доберётся и не разлучит. Даже проклятый Югендамт (Служба соцопеки по несовершеннолетним в Германии)!