Печать дьявола.

Печать дьявола.

   День выборов в Государственную Думу выдался на редкость приятным. После вязких, как липкий, с мокротами шепот, сумеречных, без малейших признаков просвета и зябких до ломоты в ревматоидных костях недель, вдруг, прямо с восхода, стало необычайно светло до самого горизонта и, по-весеннему, затаенно тихо. Надоевший до сумасшествия, нескончаемый всех канувших десятилетий холод превратился в бодрящую свежесть, живительно прохладную, и она вместе с ярким, молодым солнцем опять манила надеждой.

   Сергей Петрович и весь вчерашний день, и сегодня с утра никак не мог определиться — сходить ему проголосовать или нет.

  Эти мысли о предстоящем, хотя и необязательном, походе на избирательный участок, и, главное, само это действие — некий выбор, приводили его в расстройство и сердили необыкновенно.

Это была какая-то «политика», какая-то непривычная и неприятная Сергею Петровичу деятельность. Он с ужасом и брезгливостью отмечал, что в последнее время думает совершенно не о том, о чем привык. Он будто бы уже как пару дней сам сделался политиком.

А политики Сергей Петрович, как всякий работающий, порядочный человек, сторонился и, вообще, считал ее чем-то сродни психической болезни.

       Работал Сергей Петрович детским врачом, и, так получилось в последнее время, работал он на нескольких участках один — персонала не хватало. Если не считать развитой, как генеалогическое древо князя Монако, администрации, в детском отделении поликлиники работали только он и медсестра Зоя Павловна.

Ах, нет! Была же и еще медсестра — молоденькая, круглолицая гастербайтерша из Киргизии. Она делала забор крови. Ну, пускай, тогда две медсестры.

Поэтому сегодня, в воскресение, он должен был провести до обеда плановый, а потом, поделившись по-братски с Зоей Павловной адресами, оббегать вызова.

«Наверное, и не пойду, - размышлял он о выборах: И без меня решат, кому у кормила быть».

Он надел легкое пальто «в елочку», кепку-балбеску, модную, при этом саркастически фыркнул, проверил, на месте ли, а именно, в застегнутом на пуговку внутреннем кармане пиджака, паспорт, удостоверение, телефон и банковская карточка, мазнул влажной губкой по удобно растоптанным туфлям и вышел на улицу.

Жил он от поликлиники не очень далеко и всегда ходил до работы пешком.

Это было и для здоровья хорошо и давало время подумать о чем-нибудь еще кроме работы.

В этот день думал он о выборах, но думалось странно и сумбурно:

«Поехал парень торговать в Бишкек,

В Бишкеке поджидал его «эшэк»,

Остались только шляпа и пиджак,

Исподнее и маленький ишак»...

...  

    В один из тех дней, между августом и сентябрем, когда и не лето и не осень, а так, дрянь,  безвременье — и ветрено, и припозднившиеся к нежно-ленивому, загорелому  сезону бикини холодные синие грозы, и, наконец, тоска и скука, и просто, как мудро отмечают женщины, нечего  надеть для улицы — вот именно тогда мне и позвонил Олег и предложил скататься с ним до Шиловки, набрать на зиму яблок. Яблок у него в Шиловке тьма-тьмущая. Так и сказал.

    Странно. Любой русский, думая о погоде, произносит: «Ветренно». Погода, по правилу  нашей устной речи, не может быть ветреной, а только девушка.

…

   В два часа пополудни Сергей Петрович снял медицинский халат и опять сделался обыкновенным мужчиной средних лет, остро мечтающем о горячем супе и о бефстроганове с картофелем.

- Вы, Зоя Павловна, на выборы пойдете? - спросил он на выходе из кабинета, вовсе и не интересуясь, пойдет ли та, но что-то «политическое» сказать в такой день было необходимо.

- А как же, - отвечала медсестра.

Сергею Петровичу захотелось спросить: а за кого будет Зоя Павловна голосовать? И он постоял немного в дверях, не решаясь задать щекотливый вопрос, но та сама продолжила:

- Америка проклятая вон как гадит,  денег молодежи дает, чтоб не ходили.

«Какая Америка? Какие деньги?» - удивился Сергей Петрович, но продолжать разговор не стал, потому что ответ на вопрос был получен.

   Обедать Сергей Петрович ходил в уютный буфет, расположенный в подвале дряхлого хирургического корпуса взрослой больницы. Там, сбоку цоколя, была небольшая дверца, о которой знал только персонал больницы и курящие больные, и можно было запросто, без бахил, проникнуть через нее в полутемный подвальный коридор и, шагов через тридцать, обнаружить бункерную стальную дверь без вывески, за которой и был тот самый буфет.

Народу обычно там было — никого, и это Сергею Петровичу нравилось.

Он взял себе на поднос тарелку ядреного борща с оливками, блюдце с парой кусочков кислого черного хлеба, пахнувшего восхитительно, до слюнок, порцию бефстроганова, но с тушеной капустой вместо пюре, которого не нашлось, и хотел попросить у буфетчицы чашку кофе, но та внезапно ушла на кухню, даже не взяв с Сергея Петровича деньги за обед.

- Черт знает что! - произнес он удивленно, потоптался возле кассы, потом решительно сел за столик и принялся обедать. Теперь, сидя к раздаточной спиной, он увидел в глубине зала мужчину лет тридцати - сорока, который, сидя в одиночестве, ел пирожок всухомятку и поглядывал на Сергея Петровича.

- Хотел взять кофе, а она ушла, - обращаясь к нему, немножко виновато сказал Сергей Петрович, объясняя это свое «черт знает что».

- Да у них и нет кофе, - ответил мужчина.

- Да вот же, написано.

- Это не кофе, а ополоски из здешней прачечной. Последний отжим.

- Что же делать, раз другого нет.

- А хотите настоящего кофе? Вы не спешите? Вот покушайте и сходим ко мне, я вас угощу.

- Неудобно как-то.

- Все удобно.

   Доев обед и расплатившись с буфетчицей, которую для того пришлось громко вызывать окликами «Хозяюшка!» и «Девушка!», несмотря на возраст «хозяюшки» давно не девичий, Сергей Петрович, все продолжая сомневаться — удобно ли? -  и удивляясь тому, что вот так просто получил приглашение на кофе, пошел следом за мужчиной, который любезно поджидал его в коридоре,