Ночь, не наступая, кончилась. Забликовало по стенам от стекол соседней дачи, Женька натянула одеяло на голову, надеясь еще полежать. Под шерстяным пологом мир смутен и тесен – там всегда "до рассвета". И если покрепче зажмуриться, можно увидеть озеро, полное синевы, и непременно с волной и белыми барашками. Говорят, озеро было как море, только несоленое.
Ладно, хватит! Женька брыкнула ногой, скидывая одеяло, и затащила на кровать ком одежды – детская привычка балованного ребенка. Со штормовки на постель посыпался песок. Теперь без толстой куртки ходить нельзя, хотя в полдень жара невыносима.
Кто-то стукнул костяшками пальцев по стеклу. Женька подбежала, распахнула раму и перевесилась наружу. Сразу обожгло по-зимнему холодным воздухом, хотя солнце уже взошло. Коляй стоял под окном прямо на клумбе и выковыривал носком ботинка чахлое растеньице, которое пыталось несмотря ни на что жить.
– Долго спишь, соседка! – Коляй, передернув плечами, подбросил рюкзак на спине.
– А где твой... как его... Рем?
– Рем на берегу будет ждать, у лодки.
Женька выбросила в окно рюкзак и следом выпрыгнула сама. Да так неуклюже, что упала и больно стукнулась коленкой. Коляй презрительно фыркнул и сунул в рот ком хлебной жвачки. В защитных очках-консервах и надвинутой на брови кепке он напоминал бандита из старого фильма.
– Фляги взяла? – спросил он, гримасничая в попытке выковырять жвачку из зубов.
– Целых три.
– А воду?
– Стакан будет.
– Мало для приманки, - заметил Коляй.
– Рем пусть воду тащит, а у меня больше нет.
– Рем ружье принесет.
– А я топор несу, – огрызнулась Женька. – Вода между прочим – моя законная доля. И нечего на нее зариться, как будто ты имеешь права жить больше, чем я.
– Разумеется имею, – самодовольно хмыкнул Коляй. – Выживут сильные, остальные сдохнут.
Они шли прямиком через огороды. Мелкий чахлый кустарник прорастал там и здесь. Кое-где еще пытались сажать на неровных горбатых грядках. Повсюду стояли водосборы из ржавого железа. Но с неба падал лишь отравленный дождь, и все умирало, покрытое, как саваном, помутневшей от яркого солнца пленкой. Следом за ребятами брел старик в телогрейке с ведром в руках, а за стариком, подпрыгивая на трех ногах, плелась собака. Пес почти совсем облинял, лишь на морде и хвосте уцелело немного белой шерсти, голая розовая кожа покрылась темными пятнами и язвами. Старик остановился возле бетонного, почти полностью ушедшего в землю колодца, зачерпнул ведро, долго принюхивался к содержимому, а затем выплеснул на землю густую черную жидкость, мало напоминающую воду. Пес поджал хвост и отошел с виноватым видом. А старик, позвякивая ведром, поплелся дальше, к следующему колодцу.
– Дурак! – хмыкнул Колька. – Думает, если надыбает воду, она ему и достанется. Как же! Первыми мафиози прибегут, вторым – "Водпром". И пожалуйте – охрана, собаки, трехметровые заборы, а ты можешь свои талоны себе на задницу наклеивать.
– Он родник ищет, – сказала Женька.
Идея про родник, конечно, глупость, но ей так хотелось позлить Кольку.
– Родник! Ну, сказанула! Да здесь из земли одно дерьмо фонтанирует! – Коляй полагал, чем грубее и пошлее он выражается, тем остроумнее.
Сделав вид, что последних слов она не слышала, Женька достала из рюкзака тюбик защитного крема и принялась намазывать жирную бесцветную кашицу на лицо.
Территория садоводства наконец кончилась. Они пролезли под двумя рядами колючей проволоки и углубились в лес, сухой и серый. Лес умер несколько лет назад, и его чудом до сих пор не спалили: пожары вспыхивали среди сухостоя постоянно, а тушить давно было нечем. Но этот клочок огонь пока обходил стороной. Дачники постоянно наведывались сюда с топорами: повсюду мелькали кривые пеньки. В лесу почва еще не разогрелась с ночи, под ногами то и дело похрустывал ледок. Женька не удержалась и сунула в рот ледышку, но тут же принялась плеваться – лед был горьким, а влага, растопившись, обожгла язык. Коляй повертел пальцем у виска, и тут же матюгнулся, наступив на острый, как гвоздь, побег феррапланта.
Постепенно лес поредел и отступил, открывая берег, когда-то песчаный, а теперь покрытый коростой засохшей грязи, из которой торчали пучки жухлой травы. Озеро казалось черным, причем мутно-черным, без блеска. Поверхность едва колебалась, как жирная похлебка в миске. А над озером, в бесцветных, лишенных глубины небесах, плавал белый слепящий диск.
Рем стоял на берегу, возле перевернутой вверх днищем лодки. Вообще лодок на берегу было множество, но все гнилые. И уж вовсе непригодный, валялся на боку, как дохлая рыбина, старый проржавевший катер. Рем, как обещал, принес ружья: винтовка висела у него на плече, а парализатор, стреляющий ампулами со снотворным, стоял, прислоненный к лодке.
– А, дружище! – воскликнул Коляй с излишней восторженностью: как видно, ему очень хотелось быть на равных с Ремом.
Рем повернулся и милостиво кивнул. Он был в белом, вернее, когда-то белом, а теперь замызганном сером костюме. Но носил его Рем с таким видом, будто костюм по-прежнему оставался белоснежным, а широкополая шляпа, которую Рем держал в руках – необходимым дополнением аристократического наряда так же, как и защитные очки в щегольской сетчатой оправе. У Рема были светлые волосы, сухие и ломкие, а лоб и щеки покрывали мелкие гнойнички и язвочки.
– Это и есть обещанный ценный кадр? - спросил Рем, окидывая Женьку взглядом с ног до головы.
– Мы дадим ей топорик, – виновато предложил Коляй.
– Да хоть пилу, – Рем приподнял очки и, прищурившись, глянул на Женьку в упор. Серые с краснотою глаза мелькнули и тут же спрятались за темными стеклами. – А, может, она сядет на весла?