Перекресток душ

Перекресток душ

Наверное, как Богу Смерти, мне должно быть все равно, но буду честен: души детей самые хрупкие, что касались моих крыльев. Не смотря на изгнание и позор на моем имени, работу я выполняю часто. Смертные часто нуждаются в своем паромщике на тот свет, а мне только в радость доставить их на это место. Люблю я их истории, как жизнь свою прожили. Кто-то изобрел лекарство и спас множество жизней, кто-то был солдатом, что воевал за банальное существование — и были они. Дети. Мои глаза не показывают скорби и сожаления, вы вряд ли увидите это у ворона, но по стуку сердца поймете мои чувства.

Я не призираю свою работу, но души маленьких человечков предпочитаю отдавать младшим богам и моим верным слугам... Это прозвучит странно, но у такой птицы, как я, весьма мягкое сердце. В моей памяти до сих пор висят образы тех детей, и порой я не понимаю: может смерть и правда выход для них? А может, они бы вытерпели этот кошмар и стали величайшими людьми.

Это был ноябрь, холодный как сталь меча, что ковали кузнецы в чертогах моих шахт. Деревья сбросили свои листья на землю, а тем и оставалось либо хрустеть под тяжестью моих ног, либо гнить от сырости. Боги Смерти, жнецы и проводники часто чувствуют запах покойника, а запах в первую очередь показывает, каким человек был при жизни: бабушки и дедушки всегда пахли теплой выпечкой с легкой ноткой корицы, молодые девушки веяли цветами, пока юноши были букетом ароматов хвойного леса или степи. Если в ноздри бьет запах гноя, разложения и яда, то человек был скверный: лгал, воровал... Грехов можно перечислить множество. В этот день аромат был другой. Запах шоколада с молоком и сладкими конфетами. Это были совсем глупые и наивные ребятишки.

Я сделал шаг в сторону старого дома, где стояла разбитая машина, а мусорка забита бутылками из-под дешёвого вина. Смертные всё своё время топили печаль в хмельных напитках, и не важно, какой год на дворе. Верные мне птицы, служащие моими глазами, как черные плоды, сидели на дереве сухого дума и чистили свои перья. Мне же, тенью, нужно пробираться на запах, да так, чтобы не увидели. Проникая в комнатку, где был источник запаха, я встаю в свой полный рост и складываю руки в замок; вторая пара рук исчезает в моих черных крыльях. Приковываю взгляд к мальчику, ему от роду лет пять. В глазах его спокойное голубое море, которое могло бы согреть даже такое создание, как я, волосы словно огромные поля пшеницы — золотистые и мягкие. Мне казалось, что это создание прекрасно видело меня и стало протягивать свою черную руку, как замечаю, что по его розовым щечкам стекают слезы. От мальчика пахнет страхом, что заставило беспокоиться меня. Улыбнуться я не мог из-за наличия клюва, но глазами пытался передать, что не обижу его. Можно было смотреть молча, взять его за руку и повести за собой, но так я не мог. Просто невыносимо так работать. Наверное, мне стоило принять свой человеческий облик, но тогда меня сразу заметят взрослые, а это принесет много проблем. Убирая руку в сторону, я опускаю голову ниже, чтобы юное дитя увидело мои глаза, и спрашиваю почти шепотом, словно боясь спугнуть его:

— Не бойся, я не хочу обидеть тебя. Скорее наоборот, хочу составить компанию. Как зовут тебя?

— Иисак... — сказал мальчик, вытирая слезы.

— Какое прекрасное имя. Я напугал тебя? Покажешь мне, чем ты занимаешься?

— А вы дьявол?

На мгновение, от вопроса меня передернуло. Столь юное создание и уже знает о зле? Тут я приподнимаю свои очи на стены его скромной комнаты: такая пустая и тусклая, и только крест на стене служит хоть каким-то источником интерьера. Нагнув голову вперед, я нахожу и крохотную книжную полку с книгами, протянув свою когтистую руку, я беру первую книгу. Библия. Видимо, мальчик с детства идёт рука об руку с религией, что изобрели смертные, когда мои родные покинули их. Открывая книгу, я глазами ловлю главу из Ветхого Завета и вижу уже знакомое моим ушам имя. Интересно, выходит, когда родители называют своих детей по библейским писаниям.

Возвращая книгу на место, я поворачиваю голову к малышу и вижу, как мальчик касается своей холодной рукой перьев. Словно завороженный, маленький Иисак рассматривал мои крылья, что более не взлетят.

— Нет, я не дьявол. Скорее, просто ворон-переросток, — ответил я наконец-то ребенку. — Живёшь с мамой и папой?

— Только с мамой... — тут Иисак убирает ручки с перьев и виновато смотрит в мои глаза, заставляя умилиться. — Папа ушел, когда поругался с мамой. Это...

И по его щекам снова хлынул водопад, заставляя чувствовать себя неловко. Тут я взъерошил свои перья и полностью повернулся к невинной душе, сел на одно колено и положил свои ладони на хрупкие плечи. Могло произойти что угодно: он мог испугаться, закричать и биться в истерике, но оказалось, всё куда прозаичнее. Неожиданно для меня дитя обняло моё пернатое тело и тихо плача стало рассказывать, что во всех бедах своих родных виноват он. Что он — воплощение зла, сам дьявол. Только вот я всё прекрасно видел.

Порой из-за поступков взрослых дети страдают. Я видел семью, полную любви. Есть папа и мама, что любят своё дитятко. Отец Иисака — интересный человек: любопытно видеть, как он рассказывает сказки перед сном, и если все родители читают истории, то отец Иисака сам придумывает. Он как чудотворец: словами создавал мир и наполнял его жизнью, вдыхал любовь и надежду, а после передавал в хрупкие ладошки молодой души. Но в жизни бывает так, что любовь проходит, и из дна озера лезут самые безобразные черти, которые не в силах удержать человек. Лютоман. Я не мог иначе описать человека, что подарил своему ребенку магию воображения. Каждое заработанное его матерью пенни уходило на ставки, и мужчина верил. Верил, что сейчас фортуна подарит свой благословенный поцелуй, и он разбогатеет, но, как всем известно, чем выше ставка, тем сильнее риск. Неоправданный риск. Шаг в пустоту с потерей себя.

А после — ссоры с супругой и уход из семьи. Я ощущал, как кусок души мальчика откололся в тот момент, и мне казалось, что мои руки держат этот осколок. Он создан слезами и болью, и если уронить его, то уже ничего не будет, ведь и так всё побито, как зеркала в лабиринте, что дети так любят.