Переулок

Переулок

Дополнение №2 из отчета психиатров по делу
И. Н. Николаева. Архив текущих дел, прокуратура.
Только для служебного пользования.

Меня зовут Игорь Николаев. Нет, я не буду предлагать вам выпить за любовь, поскольку не имею к отечественной эстраде никакого отношения. Зато, если верить родителям, я родственник небезызвестного психиатра Николаева, чего-то там написавшего про онейроидную шизофрению. Я нахожу в этом некий инфернальный юмор.
Мне двадцать девять лет. В настоящее время я нахожусь в Третьей харьковской областной психиатрической больнице, которую местные жители по старинке называют «пятнадцатой дуркой». В моей палате есть стол, стул и кровать. На столе – тетрадь и ручка, закатанная в мягкую резину, что по местным меркам – большая привилегия. Ручку и тетрадь дал мне мой лечащий врач. Он считает, что изложив на бумаге свою историю, я смогу, как он выражается, «систематизировать свои мысли». Не думаю, что у меня есть желание систематизировать вообще что-либо, но за это мне пообещали разрешить курить прямо в палате и избавить от ежедневных прогулок во дворе. Без сигарет я особо не страдаю, но не выходить на улицу – моя розовая мечта. И две дополнительные решетки на окнах. И круглосуточное наблюдение. И…
Черт.
Галоперидол действует так: сначала во рту и в горле появляется мерзкий маслянистый привкус, словно ты неудачно открыл зубами пузырек с глицерином. Затем пространство внутри твоей головы становится как бы двумерным: мысли плоские, память плоская, все плоское. Эмоции… Эмоций нет никаких. Кроме одной: огромного, удушающего, всеобъемлющего отвращения к себе, жизни и реальности как таковой. Хочется кого-то убить, но лень.
Черт-черт-черт.
Запомнить: отвращение бывает также: неописуемым, чудовищным, гадливым (или гадким?), обволакивающим, невыносимым.
Записать: совсем необязательно забивать острые металлические предметы в глазную орбиту и сверлить череп, поскольку лоботомия давно стала химической.
Так.
Проехали.
С момента последней записи на этом листке прошло восемь часов и действие лекарства (лекарства, ну да) уже практически сошло на «нет». За окном темно, но свет в палате не выключили. Это хорошо, и, думаю, без главврача тут не обошлось. Наверняка он нашел мои записи и распорядился «не мешать».
Дьявол, даже живот заболел. Ничего, смех продлевает жизнь.
Итак, мне двадцать девять лет. В Харькове я живу лет пять, но родился и вырос в Москве. Когда моя бабка по материнской линии, отдав богу душу оставила мне квартиру в центре Первой Столицы, я решил, что продав свою московскую «двушку» и переехав в большой, но гораздо более либеральный в смысле цен Харьков смогу безбедно существовать, не особо при этом напрягаясь. Так оно и вышло, но я не намерен утомлять вас тонкостями купли-продажи недвижимости и своего повседневного быта. Скажу только, что риэлторы содрали с меня возмутительно дорого.
По образованию я юрист, а по профессии… Блин, вот тут мне бы очень хотелось написать пафосное «детектив», но будем откровенны: оформить частную практику такого рода в наших палестинах… нет, не то чтобы невозможно. Но денег на взятки у меня просто не хватило бы, поэтому на моей вывеске красуется более скромное «Частный сыск». Для смеху: ко всему прочему это еще и название зарегистрированного предприятия. То есть я – ЧП «Частный сыск». Согласно документам я занимаюсь студийной фотографией.
Нет, в каждой шутке, как известно, есть доля шутки, и я действительно занимаюсь студийной фотографией в том смысле, что весь мир театр и все такое. Моя работа: полулегальный «сбор информации о физических лицах без их ведома», попросту говоря, слежка. Я слежу за женами, изменяющими мужьям и мужьями, изменяющими женам. Если у тех, за кем я слежу, действительно есть любовник/любовница, но есть также и деньги, то они могут спокойно ходить налево и дальше. Я слежу за подростками, родители которых думают, что те принимают наркотики, и если у подростков есть деньги, то они продолжают принимать наркотики с чистой совестью. Не брезгую я и шантажом.
Вы не поверите, но мое предприятие приносит доход. И это невзирая на то, что мне, понятно, приходится делиться, а плачу я не только ментам, что меня «крышуют». У меня есть человек, который, при необходимости, проверит вашу электронную почту и есть приятель, который предоставит мне распечатки ваших телефонных разговоров. Есть даже тот, кто в ваше отсутствие проверит вашу квартиру, но здесь я, по понятным причинам, не стану вдаваться в подробности.
Моя контора находится на улице Короленко, недалеко от Государственной научной библиотеки. Чтобы ее найти, нужно встать спиной к Московскому проспекту и свернуть за угол дома №10, как раз там, где заканчивается брусчатка. Я очень мало плачу за аренду, поскольку здание, где я снимаю офис, находится в аварийном состоянии, а вскоре и вовсе будет снято с муниципального учета.
А-а-а, вот же черт…
Короче: сейчас я вплотную приближаюсь к тому, о чем, собственно, и хотят прочесть мои врачи. Не уверен, что у меня получится изложить все последовательно и связно, поскольку рассказать об этом, например, устно у меня никогда не получалось. Почему? Ну, я начинал плакать. Впадал в истерику. Иногда ломал мебель, хотя, по-моему, разбить стекло в шкафу – еще не значит что-то «сломать». После этого мне делали разные уколы, чему я не сопротивлялся – после лекарств всегда становится лучше, но рассказать что-либо уже невозможно. Поэтому заранее прошу возможных читателей простить меня за стиль: я стану излагать события в той последовательности, в которой воспоминания о них будут приходить мне в голову. Не исключены также пространные комментарии, но это, скорее, в целях самоуспокоения.
Итак, события, что в итоге привели меня в дурдом (и я считаю, что мне еще крупно повезло), начались около девяти часов вечера 2 декабря 2015-го года. В тот день я собирался уйти домой пораньше, но с самого утра на улицах города разразился форменный апокалипсис: за несколько часов сумрачный небосвод вывалил на город месячную норму осадков в виде мокрого снега, и дороги, как таковые, перестали существовать. Ди-джей на радио, захлебываясь от восторга, рассказывал, что уже более тридцати машин перевернулись, пятьдесят пять безнадежно завязло в снегу, десять было разбито упавшими деревьями, а большая часть проводов валяется на земле, так что возможны временные перебои с электричеством. Свет то и дело зловеще мигал, и я, опасаясь за электронику, вырубил компьютер, решив, наконец-то, заняться бумажной работой, до которой у меня редко доходили руки.
Таким образом, обложившись папками с документами (многие из которых, откровенно говоря, давно пора было пропустить через шредер) и убаюканный монотонным стуком мокрого снега в оконное стекло, я просидел в кабинете до самого вечера. Около восьми, когда буря немного поутихла, я вышел во двор и тут же понял, что вовремя домой сегодня не попаду: снегоочистители, сгребая тяжелую мокрую «кашу» с трассы полностью забаррикадировали подъездную дорожку, а мой старенький «Рено» превратился в огромный сугроб. Плюнув, я вернулся обратно в тепло офиса: разгребать слякотную кучу мне совсем не хотелось.
В общем, я сидел в кресле, пил горячий кофе, смотрел девятичасовые новости по маленькому батареечному телевизору и уже был готов вызвать такси, дабы ехать домой, когда дверь кабинета открылась, и в офис вошел человек.
…Тут, пожалуй, стоит сделать первое отступление и объяснить, почему вечерний посетитель с первого взгляда произвел на меня такое сильное впечатление, несмотря на то, что в своей жизни я повидал немало чудиков – забавных и не очень. Занимаясь слежкой очень быстро учишься отмечать особые приметы людей, а человек, шагнувший в мою контору из вечернего бурана, был одной сплошной «особой приметой».
Дело было не в его лице – оно-то как раз не произвело на меня особого впечатления. Но – боже мой! – как он был одет! Силы небесные! – клянусь, моя рука сама потянулась к ящику стола, где лежал мой верный «Пентакс» - всегда заряженный и готовый к бою.
Представьте себе ковер. Классический советский ковер, лет пятьдесят провисевший на стене, впитавший в себя романтическую пыль хрущевской оттепели и от старости сливающийся с обоями. Представили? Теперь вообразите, что в него замотали человека – в несколько слоев, до тех пор, пока очертания фигуры полностью не скрыл ворсистый тубус. Прорежьте в нем отверстия для рук, пришейте внизу десяток засаленных бархатных кисточек и получите почти идеальное представление о верхней одежде моего гостя. Но это было еще ничего, потому что его ботинки… Э-э-м… Туфли… Хм… Его обувь… В общем, это было что-то невообразимое: сафьяновые (да-да!) башмаки с загнутыми вверх носками расшитые тонкой золотой нитью. Мокрые и грязные, но я готов поставить бриллианты против тухлых яиц, что разглядел среди комьев прилипшего к этим потрясающим шузам снега вышитый лейб «Адидас». Вышитый, Карл!
Лицо… Ну, никакое было у него лицо. Обычное. Слегка раскосые глаза казались, скорее, испуганно-прищуренными, а нездоровая желтизна лица навевала мысли не о Японии, а о гепатите в терминальной стадии. Всколоченные черные волосы, тонкие губы, маленькая серьга в ухе – вот и все, за что мог зацепиться взгляд. Тонкие ладони до запястий покрывали мелкие ожоги и капли застывшего свечного воска, а на черных, плохо гнущихся рукавах… Кто-то часто писал мелом прямо на ворсе этих рукавов трех- и четырехзначные номера. «Точно номера в очереди на получение похлебки в блокадном городе», – пронеслось у меня в голове.
Секунд тридцать мы просто пялились друг на друга: я – высоко подняв брови; правая рука на полпути к ящику с фотоаппаратом, и он – голова втянута в плечи, дергающийся кадык, бегающий взгляд. И запах. Странный запах; так пахло бы в церкви, если бы десяток грузин пристроились там продавать специи для плова: ладан, зира, тмин, кориандр, сандал…
Первым молчание нарушил этот ковер с ножками:
- Мир вашему дому. – Его голос дрожал, но был исполнен отчаянной решимости. – Пусть обойдёт вас… – далее последовало слово, которое я не понял, а может, не расслышал. Вечерний посетитель сделал быстрый знак правой рукой – что-то среднее между рокерской «козой» и блатной распальцовкой – собрался с духом и выпалил:
- Вы – искун?
- Чего? – мои брови взлетели к потолку.
- Ну… Вы… Это… Сыскатель?
- Кхм… Я специалист по сыску, да… В числе всего прочего. Больше, правда, по сбору информации. А в чем проблема, уважаемый?
- Я… – Он сглотнул и утер нос тыльной стороной ладони. – Помогите мне найти жену.
- Чего?! Я что, сайт знакомств?! Такие услуги…
- Нет. – Он терпеливо покачал головой. – Моя жена. Она пропала.
- Ну, так обратились бы в милицию. С момента пропажи вашей жены уже прошло сорок восемь часов?
- В мили… Куда? – на лице человека-ковра появилось жалобное выражение.
«Псих, – подумал я. – Отправлю-ка я его к ментам, пусть там уже сами определяют, куда его дальше».
- Я могу заплатить.
- Да-да, конечно. Давайте мы с вами поступим так: вы сейчас присядете…
Но тут он сделал шаг вперед и оказался возле стола.
Странно: я мгновенно напрягся. Более того – я чуть не залез под стол! Непонятно почему, но этот тип вызвал во мне невообразимо мерзкое чувство, причем адресованное не ему, а какому-то до конца не понятному мне самому обстоятельству. Вроде как с террористом в самолете, когда боишься не столько его самого, сколько того, что самопальная бомба у него на брюхе может взорваться просто от того, что этот придурок икнет.
Но он лишь протянул руку и положил на столешницу пару монет.
Но каких монет!
Тут стоит упомянуть, что в нумизматике я кое-что соображаю. Моя страсть – оккупационные рейхсмарки, хотя по части денег Восточной Европы я вообще дока, особенно что касается периода с IIX по начало XX веков. Узнаю я, если что, деньги китайские и арабские, хотя не факт, что точно идентифицирую.
Но то, что лежало на моем столе сейчас, являло собой нечто совершенно уникальное.
Во-первых, судя по весу и цвету это было золото, и я готов был поклясться, что монеты – именно золотые (уж в этом я что-то понимал).
Во-вторых, поражало их явное несходство с любыми деньгами, что мне до этого приходилось видеть как в реальной жизни, так и на страницах каталогов. Размер – чуть меньше донышка стакана. На одной стороне отчеканено нечто вроде маяка: башня, на вершине которой горел огонь, на другой – худосочный профиль горбоносого старика с куцей козлиной бороденкой, зато в непомерных размеров чалме.
Самое интересное, что монеты явно долгое время были в обращении: судя по потертостям и вмятинам, они прошли через тысячи рук. Я даже увидел вполне характерные царапины по краям – эти золотые кружочки не раз пробовали на зуб. Если это была подделка, то фальшивомонетчик был гением.
«В конце концов, – подумал я, – отправить этого дурика к ментам мы всегда успеем. Вдруг у него еще такие монеты есть… Да и неплохо бы выяснить, где он их вообще взял».
Вслух же я произнес:
- Ага, ну да… Это меняет дело… Так где, говорите, вы видели свою супругу в последний раз? И как давно?
- Недавно. – У психа задрожали губы, словно он собирался заплакать. – Совсем недавно… меньше часа назад. Я потерял ее… – внезапно его лицо исказилось от ужаса и изумления. – Не знаю! Я не знаю! Там был дом, серый дом, без знаков! Много машин и свет горел… Почему сегодня на улицах так много людей?! – к концу этой фразы он уже почти кричал.
«Все, – подумал я, – сейчас кидаться начнет. Бешеный мужик, чисто бешеный». Но памятуя, что с буйными психопатами следует говорить мягким и успокаивающим тоном, я попытался воспроизвести таковой:
- Да, действительно, много сегодня народу. – Я медленно опустился в кресло и закурил, стараясь не делать резких движений. – Просто… Ну, понимаете, день сегодня такой. Просто такой день…
Странно, но после моих слов про «такой день» этот чудик немедленно успокоился. Его лицо обмякло, и он опять пробубнил:
- Помогите мне найти жену.
Это все, в конце концов, становилось смешным. Но я не смеялся: мне очень хотелось получить монеты, выложенные на стол этим типом, однако я пока не мог сообразить, как их присвоить. Вызвать «шестую бригаду»? А вдруг у него под этим ковром – турецкий дипломатический паспорт? Дальше что? Мошенничество, вымогательство, присвоение чужой собственности незаконным путем… до семи лет... не-не-не, не пойдет.
Я вздохнул и решил действовать по наитию:
- Вы можете хотя бы показать место, где пропала ваша супруга? Я так понимаю, это недалеко отсюда?
- Могу. – Его голова снова затряслась вверх-вниз, будто этот тип проглотил пружину. – Конечно. Я покажу.


Снег закончился. Ветер утих, и в редких разрывах туч время от времени появлялись тусклые, слепые от электрического зарева городские звезды. Ярко освещенные улицы были почти пусты: непогода загнала всех в квартиры. Машин тоже не было и только где-то в паре кварталов отсюда натужно ревели снегоочистители.
Несмотря на то, что идти приходилось медленно, лавируя между сугробами и ожесточенно меся мокрую снежную кашу, я умудрялся получать от вынужденной прогулки некоторое удовольствие. Буря очистила воздух, вымыла город, и все вокруг, казалось, сияло мягким рождественским светом. Клянусь, время от времени до меня долетал даже запах еловой смолы и бенгальских огней.
Зато мой спутник вел себя все менее и менее адекватно. Человек-ковер (хотя из-за башмаков я про себя называл его ходжой Насреддином) тихонько причитал, что-то бубнил себе под нос, иногда сбиваясь на монотонный речитатив, делал странные пассы руками и нарочито старался не смотреть вокруг (иногда просто закрывая глаза ориентируясь, похоже, по звуку моих шагов). Он постоянно дрожал, а один раз, когда в облаках появилась прореха, и в нее глянул тонкий серп Луны, громко взвизгнул и вцепился обеими руками в хлястик моего демисезонного пальто.
Одним словом, псих вел себя так, как и полагалось психу. И все-таки… И все-таки я, почему-то, никак не мог убедить себя в том, что человек, нетвердой походкой семенящий рядом со мной – ненормальный. Мне пришло в голову, что при определенных обстоятельствах я сам мог бы вести себя похожим образом. Ну, например, забрось меня какие-нибудь пришельцы в год эдак 2100-й. Или…
Додумать я не успел: человек-ковер резко остановился, споткнулся, схватился за столб, чтобы не упасть в снег и со странной обреченностью в голосе произнес:
- Это здесь.
Я остановился и принялся осматриваться по сторонам. Мы стояли на маленькой тихой улочке, даже, скорее, в переулке. Во всяком случае, домов выше трех этажей вокруг не было. Синяя табличка на старом двухэтажном доме гласила: «Кузнечная 16». По всему выходило, что мы даже ближе к моему офису, чем я думал – вся дорога заняла всего-то минут двадцать.
- Здесь. Она пропала здесь. Я обернулся, а ее уже не было. – Мой странный спутник чуть не плакал. – Как мы ее найдем? Куда она ушла? Зачем?
Я задумался. Вопрос был толковый: если предположить, что злосчастная супружница этого несчастного дурика действительно существовала в природе, то сейчас она могла находиться где угодно. Особенно если эти двое – два сапога пара.
Вокруг не было ни души. Ярко горел фонарь, освещая сине-белую вывеску «Стоматология» и темные окна магазина напротив. В десятке шагов от нас стояла намертво завязшая в снегу ржавая зеленая «копейка». Никого и ничего необычного; тишь да благодать.
«Ладно, – подумал я, – попробуем по классике».
Я достал мобильный, набрал райотдлел и попросил к телефону «старшого». Менее чем через минуту душераздирающий бас Лысого – лейтенанта Лысенко Михаила Николаевича уже рвал мне мембрану динамика и ушные перепонки:
- А-а-а-а, старик! Ну как, попал домой?! Гы-ы-ы-ы! А мы вот тоже в полной…
- Здорово, ментяра. – Я ухмыльнулся. – Как тебе погодка?
Мой старый знакомый (мент, коррумпированный как десять нефтяных министерств, но милейший человек и добрый семьянин) кратко высказался по поводу погоды. Он также сделал пару замечаний насчет городских коммунальных служб, предложив их работниками и управлению совершить различные непотребства друг с другом, а также с разнообразными рыбами, птицами и рептилиями – как вымершими, так и существующими поныне. Кратко охарактеризовал моральные качества водителей снегоуборочных машин. И, наконец, выразил серьезные сомнения в гетеросексуальности работников метеослужбы, которые, по его мнению, тоже были каким-то мистическим образом связанны с сегодняшним снежным апокалипсисом.
- …в душу мать! – закончил, наконец, Лысый свою тираду. – Ну а ты-то как? Чего хотел?
- Да нормально я… Я чего звоню: к вам примерно час назад не привозили никого? Женщину? Лет… – я покосился на своего спутника, – Лет, так, тридцати-сорока?
- Фамилия-имя-отчество? – Лысый тут же сменил тон на деловой.
- Минутку… – Я повернулся к «ковру», который ошарашено изучал вывеску магазина и спросил: 
- Как зовут вашу жену? И, желательно, год рождения назовите.
Лучше бы я ничего не спрашивал. У этого ненормального глаза полезли на лоб. Он сумел выдавить только:
- Зовут? Вы спрашиваете… имя?!
…после чего «ковер» просто сел в сугроб и, обхватив голову руками, принялся раскачиваться взад-вперед, тихонько подвывая.
«Все круче и круче», – подумал я меланхолично, а в трубку сказал:
- Не знаю я имени. Но, скорее всего, она необычно одета и ведет себя… не вполне адекватно.
- А-а-а! – заорала трубка. – Так ты об этой идиотке?! Ты ее знаешь? Зашибись, старик! Забирай ее к черту! Это клиент явно не наш, а дуровоз по такой погоде приедет хорошо если к утру. Когда ее заберешь?
- Хм… – Я опять взглянул на сидящего в сугробе мужчину и вздохнул. – Слушай, не в службу а в дружбу: пусть твои ребята подвезут ее ко мне. С меня коньяк. Я сейчас на Кузнечной, шестнадцатый номер. Здесь ваша подруга, похоже, и нашлась.
Некоторое время трубка молчала. А потом лейтенант уже совсем другим тоном сказал:
- Хорошо. Через минут десять жди машину.
- Спасибо огромное! Документы…
- Не нужно никаких документов. И подписывать ничего не надо. Просто забери ее к чертовой матери, а я забуду всю эту историю. Понял? – в голосе Лысенко появились металлические нотки. – И коньяка не надо.
Ты чего? – не понял я. – Да мне не жалко… За услугу-то…
- Не надо. – Голос лейтенанта стал совсем странным: напряженным и раздраженным; я никак не мог понять, что так на него повлияло. – И запомни, мелкий: в тех местах люди не появляются. Они там исчезают.
- Что? Ты о чем? – удивленно спросил я, но в трубке уже монотонно ныли короткие гудки.
…Машина появилась минут через пятнадцать – бело-синий «уазик» с выключенной мигалкой на крыше. Водителя я узнал сразу: сержант Валентин Петровский, к которому за его странную способность абсолютно точно предсказывать погоду приклеилась кличка «Шаман». На нем был вполне гражданский пуховик и радужная растаманская шапочка. Шаман остановил машину рядом со мной и махнул рукой.
- Привет, мелкий. Забирай свою посылку.
- Спасибо, – буркнул я. – И хватит называть меня «мелким». Я каждую собаку в этом городе знаю.
- Плохо знаешь. – Шаман улыбнулся, показав желтые прокуренные зубы. – Ну, бывай.
Колеса «уазика» завертелись, выбросив целый фонтан мокрого снега, и машина на полной скорости скрылась за углом. На мгновение мне показалось, что Шаман сделал рукой странно знакомый жест: то ли рокерскую «козу», то ли блатные «пальцы», а потом я увидел стоявшую на дороге женщину.
Ей было лет тридцать, и она была красивой. Очень красивой, как по мне: длинные черные волосы, большие темные глаза и очень правильные черты лица. А вот одета она была так, что я сразу понял: да, с моим психом они, как минимум, родственники. На женщине было нечто вроде широкого черного кимоно расшитого золотой нитью, а на ногах – совершенно невообразимые кожаные башмаки на такой толстенной подошве, что, казалось, она напялила на себя тапки с привязанными к ним шлакоблоками. И невероятное количество цепочек с медальонами на шее. Чем-то она напоминала хиппи, но не отечественного разлива, а какого-нибудь узбекского.
Она увидела моего «коврика», он увидел ее. А в следующий момент они уже сжимали друг друга в объятиях. Он что-то шептал ей на ухо, она молчала и только быстро-быстро кивала головой.
Наконец он поднял на меня взгляд.
- Вы это сделали. Я благодарен вам. Вы наш спаситель. Возьмите. От чистого сердца. И пусть беды обходят ваш дом стороной.
Я протянул руку, и он положил в нее пять золотых монет. Разных монет – мое сердце коллекционера сладко сжалось в радостном предвкушении. Кажется, я только что сорвал джек-пот.
А они уже уходили – странная, невозможная пара, похоже, свалившаяся с луны: семеня и спотыкаясь, они добрались до угла дома №16 и, свернув за него, исчезли.
И вот тут я сделал самую большую ошибку в своей жизни.
Вместо того чтобы развернутся и уйти, я сделал пару неуверенных шагов вслед за этими двумя чудиками. Потом еще несколько.
«Все-таки откуда они? – пронеслось у меня в голове. – Никогда не видел никого более странного. Да и далеко ли они уйдут? До первого мента? Эти двое умудрились заблудиться в центре города… Нет, странно все это, очень странно… Пройдусь-ка я за ними – буквально пару кварталов, не больше».
Пара психов уже скрылась из виду, но их следы на снегу были видны очень четко. Но я думаю, что мог бы обойтись и без следов: в воздухе еще стоял этот невероятный коктейль из запахов: корица, ладан, сандал, кориандр…
Я сунул руки в карманы и пошел туда, где скрылась странная парочка.
За углом шестнадцатого дома оказался короткий узкий переулок, перегороженный серым забором из листовой стали. В заборе была распахнутая настежь калитка, а за калиткой – кособокие силуэты домов и темнота. Я решительно шагнул вперед и оказался в маленьком дворике, постепенно переходящем в пустырь, беспорядочно заставленный разноцветными гаражами. Снега здесь было просто валом, но под ногами извивалась хорошо утоптанная тропинка, по обе стороны от которой никаких следов не было.
Когда гаражи остались позади, я почувствовал запах реки, сырой и холодный. «Ну да, впереди набережная. Но не проще было бы свернуть на первом перекрестке и дойти по нормально освещенной улице? Впрочем, может, они где-то тут живут…»
Тропинка, тем временем, нырнула под низкую кирпичную арку, зажатую между старыми покосившимися домами. Я прислушался – и точно – откуда-то спереди доносился голос моего старого «коврового» знакомого. Похоже, он занимался любимым делом: бубнил себе под нос бессвязную монотонную мантру. Но теперь к нему присоединился еще один голос – женский.
Я решительно пошел вперед, стараясь не шлепать по мокрому снегу слишком громко. Под аркой горела тусклая лампочка в грязном плафоне, не освещавшая ничего, кроме потемневшего от времени кирпича стен, на одной из которых кто-то сделал черной краской странную надпись: